Роман Арилин: Мышеловка с выходом

— Когда меня выпустят? — с ходу спросил Алексей. — Я что, арестован? К чему эти постоянные допросы и медицинские обследования?

— Добрый день, — улыбнулась психолог, присаживаясь за стол, — боюсь, что на все вопросы у меня нет ответов. Я с хорошими новостями, встречалась с вашими родителями, передают привет.

— Извините, сорвался, — смутился Алексей, — честно, уже пятый день сижу в этой комнате, как будто преступник какой опасный.

— Вы тоже поймите, ситуация сложилась очень… нестандартная, — ответила психолог, — без излишнего пафоса, но судьба всего мира на ниточке.

— Ладно, потерплю, — примирительно поднял руки Алексей. — Что вы хотели узнать? Я уже письменно всё изложил следователю.

— Ну, следователи, — фыркнула психолог, — им состав преступления подавай. А меня интересует история вашими глазами. Расскажите о том, как случилось замирание, своими словами. Поверьте, это очень важно. Не против, если я буду снимать показания с помощью датчиков? Это что-то типа электроэнцефалограммы.

— Попробую помочь, — пожал плечами Алексей, — я в тот день дома был, готовился к вступительному экзамену в МГУ, на философский. Вспоминаю сейчас, и снова дрожь берет…

В голове порядком перемешались в кашу суффиксы и даты, а с кухни доносился неземной аромат папиной стряпни. Он всегда любил готовить нечто сложное, когда у него случался выходной. По квартире витал запах баранины, от которого сложно было отвлечься. Но потом запахло уже горелым, и пришлось выйти на кухню. Из духовки тянуло дымом, а папа застыл рядом с ней в какой-то расслабленной позе.

— Шеф, спасай обед, подгорает мясо, — сказал я.

Он даже не повернулся и смотрел на стенку перед собой, словно замер. Мы в детстве часто играли с ним в игру «замри», иногда он и сейчас мог подурачиться.

Я выключил духовку и открыл дверцу, волна дыма и запах горелого мяса заполнили кухню.

— Ну все, пап, отомри, обед пришел в негодность, — сказал я.

Отец никак не реагировал. Взял его за руку и отвел от плиты, взгляд у него был устремлен в стену, а сам он двигался как механическая кукла. И все это при полной неподвижности лица, как у гипсовой маски. Мне стало до того жутко, что прошиб холодный пот. В такие игры отец раньше не играл. Потрогал пульс у него на руке — бьется. Дыхание есть. В голове вертелись всякие инфаркты и инсульты, но даже с моими слабыми познаниями в медицине я понимал, что здесь нечто другое.

Посадил отца на стул и кинулся звонить в «скорую», но никто не отвечал. Мамин телефон выдавал длинные гудки. Выбранные наугад номера знакомых молчали. Что за черт?

Когда я выглянул в окно, то обомлел — поток машин на Ленинградском проспекте замер. Пешеходы тоже стояли, как замороженные. Все походило на страшный сон. В голову полезли мысли о зомби и прочей ерунде. Телевизор исправно работал, показывая картинку…

Сел на кухню с отцом и стал ждать. Не ясно чего: прихода мамы, спасателей, врачей — кого угодно. Но я сидел несколько часов и прислушивался, ожидая, что тишина сейчас нарушится. К вечеру, когда уже зажглись фонари на улице, отец описался. Понял, что больше не могу вот так сидеть один. Вышел на балкон и высматривал хоть какое — то движение. Но кроме ворон, которые нагло лезли в открытые окна автомобилей и магазинов, все замерло.

Когда через час выключился свет в квартире, я не выдержал и кинулся на улицу, стараясь не касаться замерших людей. На тротуаре лежал упавший скутер, а неподалеку распластался хозяин, застывший в нелепой позе при падении. И тут я увидел взлетевшую в небо ракету, где-то совсем недалеко, в районе Кремля! Неужели там кто-то есть, нормальные люди?

Я гнал, как безумный, на скутере, объезжая заторы из машин по тротуарам и лавируя среди замерших людей. Мне все время казалось, что кто-нибудь из них сейчас очнется и схватит меня. Спину словно сверлил чей-то нехороший взгляд.

В сгущающейся темноте летнего вечера над Красной площадью висела осветительная ракета. В фосфорном свете плясали резкие тени замерших людей, словно в каком-то причудливом танце, и все это в полной тишине.

Недалеко от памятника Минину и Пожарскому стояли коренастый седой старик в замшевом костюме и высокая женщина лет сорока в очках.

— Господи, думал, один на всю Москву нормальный остался, — кинулся я к ним, — а оказывается, еще кто-то есть!

— Добрый вечер, юноша, — приветствовал меня старик, пожимая руку, — меня зовут Эдуард Михайлович, пенсионер.