Светлана Нина - История в зеленых листьях

Мира не изменилась в лице, но оно постепенно стало более усталым, как показалось Варе.

– Ты не выспалась? – участливо спросила она.

– Всё отлично, – Мира наскоро улыбнулась, лишь бы избежать расспросов, и скрылась в прохладе холла.

Без неё могли обойтись… это унижало, но и не позволяло прочувствовать свою власть.

Мира опасалась идти против Вари. Её так любили прочие, абсолютно не интересные, что существовал ощутимый риск остаться одной, в то время как Варя будет купаться во внимании почитателей. И приветливость её несколько наигранна, как виделось Мире, полностью затянутой в свои внутренние брожения и помешанной на собственных реакциях, исследуя их с наблюдательностью Павлова. Она постоянно опасалась людей, даже тех, кто проявлял к ней только дружелюбие.

Развитые девушки патологически эгоистичны. Прошедшие в детстве суровую мысль, что никто о них не позаботится, кроме их самих, они потеряли часть чего-то хрупкого и прекрасного в себе, но приобрели плоть. Они наскучили Мире, будучи слишком на неё похожими, но только они и вызывали отклик вкупе с раздражением, отторжением и скрытым восхищением.

В голове Миры вертелись тысячи причин, почему Варя не несётся к ней по первому зову. И главным набатом стучало, что Варя дрянь, стерва, изменщица за этой обманчивой улыбкой тотальной сопричастности. Ведь именно так и рассуждали творцы, поливая желчью вчерашних муз:

Миру разбивал отход от чувства, что они с Варей заодно, заботятся друг о друге и будут друг для друга опорой, что бы ни произошло. Мира уже раз поверила в это с Тимом. Ей не хотелось черстветь и становиться циничной только оттого, что ничего не вышло из-за её собственной несговорчивости. Она отстранялась, а Варе казалось, что Мира намеренно отстраняется от нее.

У Мирославы двоилось в голове – сама она казалась себе то безудержно правой, то последней мерзавкой, очерняющей ни в чём не повинную Варвару. А повинна она, наверное, лишь в том, что не позволила сесть себе на шею, что при кажущейся мягкости чётко гнула свою линию. Парадокс – Мирославу восхищали только женщины, сочетающие в себе наиболее привлекательные качества боготворимой ею бабушки – ясную голову, стойкость и способность к восприятию поэтики, но при близком соприкосновении они оказывались тотально стальными, то есть слишком похожими на саму Миру. Порой образы даже сливались в один. Но бабушка заливала её своей любовью, как никто. А её безликие двойники лишь одаривали собственным эгоизмом и становящимся всё очевиднее признанием, что никто никому не нужен.

…и вот она сидела на полу в этом старом, почти заброшенном доме, не в силах противиться буйному запаху цветения за пределами тронутых тлением стен. Кто и когда построил этот дом? Для кого? Возможно, они надеялись проводить здесь неспешные, ленивые и исполненные неизгонимой тоски летние вечера. Summertime sadness… С семьей. В которую люди вкладывают столько сил и времени. И которая зачастую становится единственным приобретением на необъятном человеческом пути. Но для Миры семья никогда не была не только целью, но и желанием. Может, поэтому она и оказалась здесь в полном одиночестве перед этим замкнутым человеком с каменными глазами. Он не брался в расчёт. Он вообще не хотел говорить с ней.

Мира сама не понимала, насколько соскучилась по схожим местам предтечи своей жизни. Она гостила у родителей как-то вскользь, куда-то спешила и никак не могла воссоздать упоения прошлого. Сама не понимала, насколько была счастлива тогда отсутствием явных забот. Она была свободна как дух, как мысль агностика. Воспоминания о пропитанных природой местах смешивались в причудливое нагромождение, объединяя времена года, отрочество и юность, не помня людей, но оставляя ощущения от нахождения с ними, ослеплённость от познания их, от приоткрывания незапамятной тайны чужого и собственного сознания. Оставались лишь солнце и земля в животворящем тандеме, рождающем деревья и речушки.

– Ты считала, что Варя делала добро не потому, что так было правильно и нужно, а потому, что так она выглядела лучше и получала одобрение. Превознося её, ты тем не менее обожала выискивать в ней тёмные стороны. Наверное, от неверия, что можно радушно относиться к людям просто так. Потому что сама ты – грёбаная социопатка.

Мира молча слушала, поражаясь, как легко извратить то, что так трудно описуемо. Но и признавала, как её изводила потребность прятать свои настоящие противоречивые и истеричные мотивы в клубке с Варей, чтобы Варя не улыбалась другим, чтобы сосредоточилась на ней, Мире. Чтобы они были двое против всех… Чтобы утолить её, Мирину, потребность в родственной душе.