Светлана Нина - Алая дорога

Закат в крови! Из сердца кровь струится!

Плачь, сердце, плачь…

Александр Блок

– Оленька, закрой, пожалуйста, окно, очень дует.

– Бабушка, ну что ты вечно мёрзнешь? Весна же, – с нескрываемым наслаждением произнесла хорошенькая девушка лет восемнадцати. – Что может быть лучше весны?

Элегантная дама, сидящая в кресле напротив внучки, с горечью усмехнулась.

– Помню себя в твоём возрасте. Я так же восхищалась миром, алкала счастья, не верила ни во что плохое. И что в итоге вышло… – она опустила морщинистые веки, под которыми явственно светились сиреневые жилки.

Оля, или, скорее, Ольга, потому что так бабушке казалось звучнее, поджала свой небольшой рот и не слишком печально вздохнула. Так она поступала всегда, когда её бабушка, Елена Аркадьевна Грушевская, начинала грустить. И, хоть они жили в Германии, процветающей стране, раз за разом восстающей из пепла подобно Фениксу, тень тоски по родине неизменно омрачала даже самые светлые дни. Это чувствовала и Ольга, никогда не бывавшая в России, но поневоле поддающаяся царящему в доме преклонению перед днями давно минувшими. Так случается порой: слушая тягучие, исполненные настоящих чувств рассказы близких о прошлом, мы, если обладаем воображением, создаём в мечтах мир их юности. И всегда он кажется прекраснее, поэтичнее и живее, чем наш собственный. Люди редко удовлетворены действительностью – они или грезят о будущем, надеясь исправить что-то, либо идеализируют прошлое, в котором им уже не суждено оказаться. Оттого оно и притягательнее. Это, должно быть, и есть ностальгия.

– Это ты о революции? – тихо спросила Ольга, обняв пожилую даму за плечи.

– И о ней тоже, – ответила та без нотки трагизма в голосе.

– Бабушка, – неуверенно начала Оля, заглядывая в красивое кода-то, да и сейчас ещё не лишенное отпечатка истинной привлекательности лицо своей собеседницы, – вечером так приятно слушать басни о былом, – она блаженно зажмурила темно – серые с желтыми крапинками в радужке глаза. – Ты как? Расскажешь?

Елена Аркадьевна встала с кресла и подошла к шипящему от ветра окну. Невесомые шторы на нём плясали удивительный танец, дразня. За несколько десятков лет не чужбине Елена так и не привыкла к нравам иностранцев. «Это они сейчас всё на лету схватывают, а мы устарели, ничего не можем, только хандрим», – подумала она, а вслух сказала:

– Ели это басни, не думаю, что я большой мастер по ним.

Оля смутилась. Она всегда восхищалась силой духа Елены Аркадьевны, её стойкостью и героизмом, даже непреклонностью, способностью победить в любой схватке с жизнью. Но едва ли юная девушка всерьез задумывалась о том, что бабушка тоже могла быть молодой когда-то, совершать ошибки, бояться и винить себя, быть ранимой и мягкой. Жизнь порой меняет людей больше, чем само время. Бабушка казалась её оплотом, стеной настолько нерушимой, что ничто за ней не страшно.

– Бабушка, пожалуйста. Дома только мы одни, Лёша от друзей вечером вернётся. Никто не станет мешать.

– Ох уж мне его эти ммм… – Елена Аркадьевна остановилась, вспоминая подходящее слово, – гулянки, – слово резануло слух, и она подняла непреклонные брови. – Добром не кончатся, в наше время молодые люди из-за них всё состояние в рулетку проигрывали.

Оля улыбнулась.

– Брось, бабушка, у нас нет состояния.

– Что-то есть. У меня всегда что-то было.

Несмотря на плачевное положение выгнанных из родной страны дворян, долгие годы ютившихся по дешёвым квартиркам с ржавыми ванными, Елене Аркадьевне удалось избежать дна, так что её небольшое обиталище в Ганновере всегда было обставлено со вкусом.

Сегодня что-то тянуло с улицы, запах вкусного весеннего вечера, немного прохладного, немного пряного и свежего, запах травы, запах самой жизни. И вдруг Елене Аркадьевне отчаянно захотелось перенестись в свою молодость. Ощутить тот ветер, ту любовь. Как было славно… Но рассказывать это кому-то, пусть даже собственной внучке, было странно. Даже брезгливо. О, эта вечная, с детства втертая аристократическая воспитанность, от которой её саму уже давно тошнило!

Под брошенным на неё любопытно – строгим взглядом выцветших пронзительных глаз Ольга, как всегда, почувствовала, насколько она глупа и недостойна.

– Оля, иди лучше почитай что-нибудь, у тебя скоро экзамены.

– А… Дедушка?

– Ручаюсь, ты услышишь, когда они с отцом приедут.

Ольга отметила про себя, что её назвали сокращённым именем, и поняла, что сегодня ничего не добьется. «Неужели ей есть что скрывать?» – подумала девушка, выходя из комнаты. Бабушка не была словоохотлива, если речь шла о дореволюционной России. Внуки имели представление о быте и нравах людей того времени, но о том, что происходило в душе их прародительницы, не подозревали.