Светлана Черемухина - Долгая дорога к себе

Первые часы осознания своей новой ипостаси дались Свете труднее всего. Паника набросилась на нее гибкой пантерой, давя на грудь, мешая вздохнуть, разрывая сердце на части, вызывая сильное сердцебиение. Ощущение у девушки было, как будто она погружается в омут, и темные воды смыкаются над головой, отрезая путь к свету и кислороду. Пот выступил на коже, испарина покрыла лоб. Все силы она потратила на то, чтобы не завыть в голос. Давясь слезами, часто смаргивая, пытаясь их прогнать, она часто и глубоко дышала, стараясь делать это бесшумно. Это отняло все силы, которых и так было мало.

Ее практически не кормили, только два раза в день вводили раствор глюкозы через капельницу, ловко прикрепленную к верхней полке. Умело, равнодушно, действиями, доведенными до автоматизма, с ней обращались как с товаром, неживым и не одушевленным. Не грубо, не пошло, но абсолютно бездушно.

Кто она им? Кто она вообще? Тело, которое можно продать, за которое можно получить деньги. У них семьи, их надо кормить, и каждый зарабатывает, как может, как умеет. Они умеют воровать чужие жизни, чужие души, продавая их в вечное рабство. Что получается, тем и занимаются. И не важно, что у нее были планы, что у нее были чувства, что она вкусила счастья и любви. Все оказалось перечеркнуто улыбчивым белозубым цыганом на безымянной остановке, который каждый вечер вдыхает прохладу ночи, слушает шелест ветра в ветвях, ежится от мороза и имеет неограниченную свободу действий. Вот так. Он лишил ее всего. Просто так. Нет, не просто, а за деньги.

Она вела себя так, чтобы как можно меньше привлекать к себе внимания. Трубадур однажды вспомнил о ней случайно, и удивился:

– Надо же, молчит и не жалуется. Другим успокоительное вкалывали каждый раз после пробуждения, а эта – ниже травы, тише воды. Молодец.

– Пустая, – не согласился второй. Покорные и квелые его не интересовали. Он обожал сопротивление, его возбуждали сильные натуры. Он умел их ломать. Это придавало вкус и остроту его жизни. – Слабачка.

– Витаминчиков бы ей добавить, что ли, – рассуждал Трубадур.

– Да ладно, скоро приедет на курорт, там и получит витаминчиков, – толстяк заходился в тихом сиплом смехе, трясясь всем телом. – Солнце, воздух и вода – все что нужно молодому растущему организму.

Белобрысый мужчина смотрел на него с легким шутливым укором.

– Плохой товар – меньше выручка, Ваня. Ты хотел новую машину, у меня тоже планы, женюсь скоро, так что мотай на ус. В следующий раз надо не только глюкозу с собой брать.

– Еще чего, – ворчал толстяк, по-хозяйски хлопая девушку по щеке. – И так сойдет. Нормальная она, – и он ощупывал ее руки, ноги. – Вон мышцы какие. Нам бы не продешевить с ней.

Света намотала это на ус себе. Притворяясь сонной и слабой, делала вид, что не опасна, что не является для них помехой, и ее оставили в покое, забыли и не трогали, но кололи раствор ежедневно по часам.

Первый день пути прошел в борьбе с удушливым липким страхом, второй оказался сложнее. Предстояла борьба с воспоминаниями, с чувством тоски и одиночества. Огромных сил ей стоило прогонять образ любимого человека, когда сердце заходилось в безжалостном стуке, грозясь вылететь из грудной клетки. Нить, связывающая ее с Арсением, истончалась и слабела. Света чувствовала, словно из нее тонким ручейком вытекает душа, растекаясь лужицами на полу, жалостливо хлюпая под ногами ее равнодушных похитителей.

Обедали мужчины всегда в вагоне-ресторане, и девушка была рада, что никакой гастрономический аромат не раздражал ее ноздри.

Что же, душа и отвага тоже нуждаются в упражнении, говорила она себе, и заставляла повторять словно молитву: «Я сильная, я смогу, я сумею, у меня все получится». Мы не рабы, рабы не мы. Да, как, на самом деле, оказывается, все сложно в этом мире. Свободолюбивое существо, живое и мыслящее, нельзя заточать в темницу, нельзя лишать полета, нельзя ломать, иначе, оно тоже может сделать больно своим поработителям, сражаясь за то, что подарили ей с рождения – свободу.