Елена Чумакова - Гроздь рябиновых ягод

Вот и ещё один могильный холмик на её пути, который уж по счёту?

Но вернёмся немного назад, в июльское утро сорок четвёртого.

Прибыв на рассвете поездом в Брянск, Нина сразу отправилась на поиски военной комендатуры. Ей повезло, нашлось место в штабном газике, направляющемся в Гомель. Утренняя прохлада быстро сменилась зноем. Тент газика защищал от палящих солнечных лучей, но нагретый воздух, врывающийся в машину, не освежал седоков. Пожилой солдат, шофёр, чертыхаясь, объезжал многочисленные воронки на разбитой дороге. Машину подбрасывало на ухабах. Нина, сидя на заднем сидении за спиной молчаливого майора, крепко держалась за опору тента, придерживая ногами свой чемодан.

Наконец после полудня машина въехала в Гомель. Нина растеряно смотрела по сторонам. Казалось, в городе не осталось ни одного целого здания, кругом руины. Из гор битого кирпича торчали куски уцелевших стен с пустыми глазницами окон. Даже от деревьев остались лишь искорёженные стволы.

– Фашистские сволочи, отступая, взорвали всё, что уцелело в ходе боёв, – пояснил Нине майор.

– Где же тут найти ЦК комсомола? Домов то нет…, – сокрушалась девушка.

– А это мы сейчас разведаем, – водитель окликнул женщину, толкающую перед собой покосившуюся детскую коляску, нагруженную какой-то утварью, видимо, найденной в разбитых домах.

– Гражданочка, где тут у вас комендатура?

– А вот свернёте на Крестьянскую, по ней выедете на Гитлерштрассе…, ой, то есть на Советскую…, ищите целый дом, он там один, не ошибётесь. Я думаю, начальство всё там.

Комендатура действительно располагалась в единственном уцелевшем доме на Советской, однако, уставшую Нину ждало разочарование.

– ЦК комсомола Белоруссии было здесь до вчерашнего дня, а вчера они переехали в Минск. Третьего дня наши Минск взяли! Гоним проклятого фрица в шею!

Пожилой солдат, дежуривший в вестибюле комендатуры, смотрел гордо, словно это была лично его заслуга. Нина устало опустилась на свой чемодан.

– А как же мне до Минска добраться? Мне же в ЦК надо! И есть ужасно хочется…

– Алеся, ты обедать? – окликнул дежурный девушку в светлой блузке, легко сбегающую по ступенькам широкой лестницы, – возьми-ка шефство над этой черноглазой, проводи её в столовую коллективного питания.

Алеся оказалась бойкой, общительной девушкой, ровесницей Нины, и они быстро нашли общий язык. В столовой было довольно многолюдно и шумно. Нина отоварила последнюю продуктовую карточку, выданную ей вместе с командировочным удостоверением ещё в Уфе. Она с интересом прислушивалась к непривычному местному говору:

– Ирына, где тэбя носыт? Вазмы трапку и пратры сталы!

После обеда Алеся проводила Нину до перекрёстка и поручила заботам девушки-регулировщицы в ладно сидящей на плотной фигурке военной форме.

– В Минск? Махом отправим, не проблема. Сейчас, почитай, весь транспорт в том направлении двигается, – и девушка ловким движением вскинула руки с флажками перед приближающейся машиной.

Не прошло и получаса, как Нина продолжила путь в открытом кузове военной полуторки среди каких-то ящиков и тюков. Устроившись поудобнее на одном из них, девушка уснула.

Проснулась уже к вечеру от тряски. Вдалеке погромыхивало. Нина решила, что собирается гроза, однако небо было ясным. В кузове кроме неё оказалось ещё двое попутчиков.

На дороге то и дело попадались гружёные домашним скарбом телеги. На некоторых сидели дети, за телегами брели на привязи козы, коровы.

– Партизаны из леса возвращаются. Многие уходили в леса целыми семьями, со всем хозяйством, – сказал один.

– Идти-то идут, да только к чему придут…, пожгли фашистские гады их хаты, – вздохнул второй.

И действительно, в придорожных сёлах обгоревших печных труб было больше, чем уцелевших домов. Нина, до сих пор знавшая о войне только по военным сводкам и кадрам кинохроники, впервые видела страшные следы войны своими глазами. Видела плачущих баб с притихшими детишками, роющихся на пепелищах своих подворий в поисках хоть каких-то уцелевших вещей. Столько долгих месяцев они жили в лесу, в землянках, воевали за свою землю, мечтали о том дне, когда вернутся в родное село, домой. И вот этот день настал, выжили, вернулись! Только ни села, ни дома нет…

Машина въехала в разоренный войной посёлок. В центре села, на площади стояла виселица, с неё ещё не успели снять повешенных: двух мужчин, женщину и девочку лет четырнадцати – пятнадцати. На груди каждого висела картонка с надписью «партизан». Лёгкий ветерок перебирал светлые пряди волос, упавшие на посиневшее лицо девочки, совсем ещё ребенка, всего-то несколько дней не дожившей до освобождения. От этого зрелища Нине стало нехорошо. Ещё долгое время перед её глазами возникала эта картина: лицо девочки-партизанки, ставшее для неё страшным лицом войны.