В конце осени выпадают удивительно погожие дни, когда вчерашнюю грязь и слякоть вдруг укрывает чистый пушистый снег. Он кружит в воздухе, приглушая все звуки, пахнет морозцем. И даже взрослым хочется улыбаться, ловить ртом падающие снежинки, бегать по белой целине, оставляя чёткие следы.
Степан Игнатьевич смотрел в окно, Раечка примостилась рядышком на широком подоконнике, наблюдая за танцем снежинок за стеклом.
– А знаешь что? Пойдём-ка, дочка, гулять! Поиграем с тобой в снежки.
– Гулять, гулять! – завопила Раечка, мигом слезла с подоконника и притащила из прихожей валенки.
Во дворе они покидали снежки, взялись лепить снежную бабу. Степан Игнатьевич увлёкся работой, а когда оглянулся, Раечки рядом не было. Перепугавшись, он обегал весь двор, задыхаясь, поднялся до квартиры – девочки нигде не было. Выбежал на улицу, расспрашивая прохожих, не встречали ли они девочку в коричневом плюшевом пальто и красном капоре, добежал до рынка. Обессиленный, привалился к прилавку Дусиного ларька:
– Раечка пропала…
Целый час Дуся, закрыв ларёк, бегала по рынку, расспрашивая людей и утирая слёзы, а когда, потеряв надежду, вернулась к ларьку, обнаружила Раечку, мирно сидящую на руках у Степана Игнатьевича.
– Нагулялась и сама пришла, – виновато сказал он.
– Мамочка, я больше не буду, – потянулась девочка к Дусе.
Но обещание свое Раечка, конечно же, не сдержала. Она сбегала при каждом удобном случае. А нагулявшись на свободе, вся перепачканная, растрёпанная, неизменно возвращалась к Дусиному ларьку, часто с каким-нибудь пряником или яркой безделушкой в кармане.
И в сердце Дуси прочно поселился страх.
Пронизывающий февральский ветер трепал подол Настиной юбки, словно хотел сорвать её, проникал под старенькое пальто, касаясь ледяными пальцами кожи. Настя шла быстро, почти бежала по пустынной тёмной улице. Городской транспорт и днём ходил плохо, а в столь позднее время его не было вовсе. Рабочая смена в пищевом цехе, где работала Настя, кончалась тогда, когда заканчивалась партия свёклы, из которой получали сахар. Часто это случалось за полночь, и люди оставались ночевать прямо в цеху, по нескольку дней не бывая дома. По ночам в городе было неспокойно, милиционеров не хватало, и грабежи, нападения были обычным делом. Но Настю гнала домой тревога.
Она почувствовала себя в безопасности, только вбежав в подъезд своего дома. Отдышавшись, поднялась по скрипучей лестнице на второй этаж. Сначала зашла в комнату дочек. Лиля спала, свернувшись калачиком. Нина сидела над тетрадкой, набросив на плечи тёплый платок. Свет от настольной лампы, прикрытой полотенцем, уютно освещал пятачок на столе с раскрытыми книгами.
Настя склонилась над спящей Лилей-Лизой, поправила сползшее одеяло, коснулась светлых локонов, приобняла старшую дочку, поцеловав в тёмную макушку.
– Соскучилась я, как вы тут? Здоровы?
– Всё в порядке, мама, за нас не беспокойся. Чайник ещё горячий, тебе заварить свекольный чай? У нас немножко осталось.
– А я ещё жмыха принесла, сегодня давали в счёт зарплаты. Сейчас разложу, чтобы подсушить.
Настя развернула на подоконнике принесённый свёрток, поставила перед Ниной блюдце с пригоршней свекольных отжимков:
– Учись, дочка, учись.
Кивнула в сторону своей комнаты:
– Как там? Отчим дома?
Улыбка погасла на лице Нины, взгляд стал колючим.
– Дома… всё так же.
Настя тяжело вздохнула, прихватив стакан со свёкольным «чаем», пошла в свою комнату.
Муж сидел за столом, пьяно тыкая вилкой в кусок селёдки на тарелке. Перед ним стояла полупустая бутылка самогонки и наполненный стакан.
– А-а… Настёна пришла…, садись, компанию составишь…, а то пью один, как алкаш какой-то. А я ведь не алкаш…, не-е-ет! Интеллигентный человек! – он поднял ввёрх указательный палец и икнул.
Пододвинул к Насте стакан с самогонкой:
– Давай, жёнушка, культурно посидим, поговорим…, вот ты Бернса читала?
«Мы хлеб едим и воду пьем,
Мы укрываемся тряпьем
И все такое прочее,
А между тем дурак и плут
Одеты в шелк и вина пьют
И все такое прочее».
Настя отодвинула стакан.
– Не пил бы ты столько, Ванечка. Как утром на работу пойдёшь? Давай спать ложиться.
– Спать? С тобой? – он пьяно ухмыльнулся, – не хочу. Не понимаешь ты меня… И никто не понимает! Мне уже сорок лет, а что хорошего видел я в этой жизни?! В юности думал, вот выучусь, инженером стану, люди уважать будут, и всё у меня будет: дом, красивая и ласковая жёнушка, детки, на море дачу снимать буду. А что имею? В бухгалтерии счётами щёлкаю, чужие деньги считаю, а своих нет. Жена, как мышь серая, ласки не дождёшься. Детей нет и не будет, твои вместо благодарности, волчатами смотрят. Моря ни разу не видел. Думал – у богачей всё отберём, социализм построим и заживём красиво, а где она, красота? Ты оглянись – голод, холод, нужда, грязь!
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу