Елена Чумакова - Гроздь рябиновых ягод

– Цыть, я сказал! – хватил кулаком по столешнице Митрич, и баба тут же скрылась за занавеской.

Митрич принялся рассказывать, что произошло в детском доме два дня назад.

– Я в тот день приболел маленько, так с утра на работу не пошёл.

– Приболел он! Скажи, с похмелья встать не мог, ирод, – раздалось из-за занавески.

– От дал бог жену – язву! – неожиданно по-доброму усмехнулся старик. – Ну да, накануне у свата на именинах гуляли, перебрал чуток. К вечеру отошёл, стал собираться. Выглянул в окошко – батюшки-светы, во дворе детдома чёрная машина, милицейские. Я и не пошёл, отсюда наблюдал, чего там происходит.

Настя подошла к окнам. Дом стоял на высоком фундаменте на изгибе улицы, отсюда хорошо просматривалась и сама улица, и почти весь двор детского дома.

– Видал как подогнали автобус, – продолжал свой рассказ Митрич, – усадили в него Сергея Степаныча, бухгалтера, Петровну, кастеляншу, всё начальство. Видал как потом, совсем уж к ночи, подогнали грузовики, погрузили в них всех детей, воспитателей и увезли. Твои-то так друг в дружку вцепились, что их втроём в кузов и подняли, так что вместе они, не переживай. Далёко их увезти не могли, в открытых-то грузовиках. Где-то недалече искать надо.

Митрич плеснул себе в стакан еще самогону. Настя отказалась, ей и трети стакана хватило, чтобы согреться. Старик решительно убрал бутыль с глаз подальше.

– Ну вот, сижу теперь как таракан за печкой. Мы с тобой, конечно, шишки небольшие, не начальство, но кто знает, из-за чего сыр бор разгорелся? Лучше никому глаза пока не мозолить. Коготок увязнет, всей птичке пропасть. И ты без нужды не высовывайся, найду, через кого о детях разузнать. Невестку вон попрошу сходить в РОНО, якобы племянницу ищет.

– Спасибо тебе, Митрич! – с чувством сказала Настя.

– Да чего там… Жаль тебя, несчастную бабу. Хорошо, что я тебя в окошко углядел. Поживёшь пока у нас.

– А как бы мне вещи свои забрать из детдома, а то мне и переодеться-то не во что.

– Это мы спроворим, ключ от задней двери, где чулан, у меня есть. Хошь сейчас, пока ночь, ежели не боишься.

Дворы старика и детского дома разделял глухой проулок. Митрич отодвинул пару досок в заборе и они оказались на знакомых задворках. Через чулан, в котором хранились мётлы, лопаты и прочий дворницкий инвентарь, попали в коридор. Митрич разжёг керосиновую лампу, прикрутив фитиль, поставил её на пол, чтобы не светила в окна.

– Ну, иди, да не мешкай, я тебя здеся подожду, – подтолкнул Настю вглубь коридора.

Шаги гулко отдавались в непривычно пустом выстуженном здании. Всё вокруг было таким знакомым, и в то же время пугающе безжизненным. Вот и её чуланчик под лестницей. Дверь нараспашку, внутри всё перевёрнуто. Настя быстро собрала разбросанные вещи, увязала их в простынку. Уже уходя, увидела завалившегося за тумбочку плюшевого мишку, любимую игрушку Веночки. Медвежонок пах сынишкой. Настя уткнулась в него лицом и горько заплакала, присев на краешек разоренной постели.

В коридоре раздались крадущиеся шаги, в дверях возник Митрич.

– Ну ты, баба, чего? Нашла место и время реветь. Дома поревёшь. Пойдём быстро отсюда, пока нас не заарестовали.

Старик подхватил узел и поспешил к выходу. Настя, последний раз оглядев разрушенное гнёздышко, пошла за ним, прижимая мишку, как ребёнка.

Прошло несколько томительных дней. Настя успела подружиться с женой Митрича, оказавшейся хоть и не в меру ворчливой, но вовсе не злой женщиной. Настя, не привыкшая сидеть без дела, хваталась за любую домашнюю работу, чем быстро заслужила расположение хозяйки дома. Наконец их невестка принесла и положила на стол справку из РОНО о том, что все бывшие воспитанники Кизнерского детского дома переведены в Малмыжский детдом. Обрадованная Настя сразу засобиралась.

– Ты куда это? – удивился Митрич.

– Как куда? В Малмыж.

– А ты туда пешком, что ли собралась? В какую хоть сторону идти, знаешь? Не лето, чай.

Настя опустилась на стул.

– Язык до Киева доведёт, – сказала неуверенно и замолчала.

– Ты, бабонька, поперёд паровоза-то не беги. Найдём попутку, обдумаем, где тебе в Малмыже приткнуться, и поедешь. Дети твои в тепле и сытости, подождут маленько.

Через несколько дней Настя с большим вещмешком за плечами шагала по улочкам Малмыжа в поисках детского дома. В заколотом булавкой кармане юбки лежали свёрток с остатком денег, подаренных братьями, и письмо к дальней родственнице невестки Митрича. Эта родственница жила хоть не в самом Малмыже, а всё ж неподалёку, в соседней деревне, в пяти верстах.