Ицхокас Мерас - Сара

Три женщины и всего один мужчина, не хватает людей, конечно, все на войне, еще не вернулись.

Она закрыла дверь, те, незванные, стали рассаживаться кто куда.

Старая гостья оглядела всех по очереди, задержавшись на мужчине в черной шляпе.

Потом еще раз взглянула на него.

А когда он снял шляпу и остался в черной ермолке, от которой заметен был только краешек, она увидела рыжие волосы, поседевшие на висках, и охнула:

— Боже мой!..

— Боже мой… Боже… Господи Боже мой, — как бы про себя сказала старая женщина, — не может быть… Невозможно… Быть этого не может!

И не могло.

Разве могло такое быть?

Нет, не могло!

Как звать того человека, она не знала, у него ведь не было имени, только номер ……13, две последние цифры были 13, но когда изредка вспоминала о нем, он представлялся ей все таким же рыжеволосым, как тогда, только с бородой, успевшей поседеть, потому что столько лет минуло, она старела, должен был и он постареть, поэтому оброс бородой, и борода все больше седела с годами, пока не стала совсем белой, а потом и виски подернулись инеем. И лицо покрылось морщинами, конечно, лоб, щеки, шея, и мешки под глазами, и волосы на груди тоже поседели, и глаза голубые выцвели, потускнели. Прошли годы, десятки лет.

Неужели десятки лет?

Да, десятилетия.

А с годами старится человек.

Человек…

Так и звала его, потому что не было имени.

Правда, кроме номера, на нем был еще знак еврея — звезда со словом Jude. Еврей. Так и требовалось его звать — Еврей, der Jude.

Ей было странно, неловко называть его так. Пробовала иначе — Тринадцатый — Dreizehn — der Dreizehn, что звучало не менее странно, смешно и даже немножко страшно, потому что она была суеверна, и число тринадцать ее пугало, а так как Мужчиной звать его тоже было нельзя, потому что он был номер, только номер, как было сказано, — и сказано достаточно ясно, она при других никак не называла его, а про себя звала Человеком.

Mensch!

Разумеется, и это имя было не для него, потому что он был номер и только номер, так должно было быть, но другого имени, как ни старалась, не могла она подобрать.

И про себя добавляла — рыжий.

Тот Рыжий Человек.

Их, несколько человек, пригнали из ближайшего лагеря к ним в деревню и раздали по дворам для работы, мужчины ведь были на войне, и ей, молодой соломенной вдове, достался тот Рыжий Человек.

Сказать по правде, — нет, не сразу стала звать его Человеком, а позже, может, и не многим позже, но все равно не сразу.

Когда он переступил порог ее дома, отвела его в мансарду, узкую комнатку на чердаке, с одним окном, тоже узким, и скошенным потолком, сужавшимся вместе с черепичной крышей.

Половина мансарды была завалена старой рухлядью, а сбоку стоял узкий деревянный топчан.

Тогда еще никак не звала его.

Не знала, как называть.

Der Jude?

Der Dreizehn?

Der Der?

Тот Этот?

Да и не был еще он для нее человеком, только номер ……13 с шестиконечной звездой и словом Jude, вот и все — разве это человек?

Но как-то вечером, после тяжкой дневной работы, она случайно вошла в ванную.

Да, да, совершенно случайно.

Она так устала, намаялась за день, что не слышала, как брызжут тонкие струйки душа, она хотела вымыться, только вымыться и больше ничего, устала так, что головы не могла поднять, где ж ей было заметить оконце, еле светившееся над притолокой двери ванной?

Ничего, совсем ничего не думая, толкнула она дверь ванной, хотела умыться только. А он ничего не слышал, стоял, еще намыленный, под тонкими струйками, как под дождем, почти касаясь рыжей головой лейки душа.

Нет, не неделю, больше пробыл он у нее, потому что пришел бритый наголо, а теперь, она видела, голова поросла рыжим ежиком, рыжим как пламя.

Вода несла мыльную пену вниз по худому телу, растекаясь между торчащими ребрами и огибая три розовых рубца на спине.

Конечно же, надо было захлопнуть дверь ванной, и бежать, и бежать оттуда, но она в первый раз увидела его голым, без полосатой робы, без шестиконечной звезды и надписи, увидела его ребра — человечьи ребра, острые человечьи плечи, человечью спину, руки, бедра, ноги, твердо упиравшиеся в мокрые цветные плитки пола.

Под душем, повернувшись к стене, не слыша скрипа открывшейся двери, стоял голый человек, а она вошла, не зная, что он там, что моется, голый, она случайно толкнула дверь, измученная за день.

И не так уж худ он был: думала, кожа да кости, ан нет, отъелся человек за недельку-две: что имела, тем и кормила его, ел сколько влезет.