Вернер Линдеманн - Майк Олдфилд в кресле-качалке. Записки отца [litres]

Л и н д е м а н н: Самое смешное, что я никогда не имел отношения к его книгам, даже если он мне время от времени что-то показывал. Иногда я находил его описания очень удачными. У него на самом деле были очень красивые сравнения, метафоры, аллегории. Но он был очень навязчив, когда показывал мне что-то, и всегда хотел немедленно получить одобрение, когда моя мать, к примеру, отсутствовала. С моей матерью он очень много беседовал о своих текстах. Она, как профессиональный журналист по культуре, конечно, интересовалась тем, что он писал. Они часто обменивались мнениями по этому поводу, пока позже в их отношениях не стал доминировать хаос.

М а л х о в: Однако он цитирует твоё стихотворение, которые ты написал в 9-летнем возрасте, стихотворение о щелкунчике.

Л и н д е м а н н: Да, а еще оно появилось в детской книге «Петух летит на крышу», которую выпустило его издательство детской литературы (Edition Peters, Leipzig), даже с нотами.

К слову, в наши дни о стихотворении, которое я написал в 9-летнем возрасте, распространяются как о теоретическом насилии.

М а л х о в: С какой стати?

Л и н д е м а н н: Ну, в двух строчках в конце…

М а л х о в: Вот как, если орех там интерпретировать как метафору: орех – это женщина…

Л и н д е м а н н: Правильно.

М а л х о в: Да, но если серьезно, Тилль, то очевидно, что твой отец все-таки повлиял на тебя. То, что ты сейчас делаешь литературно, не так уж далеко от того, что делал он.

Л и н д е м а н н: Я думаю, что в подсознании это четко повлияло. Я помню давнюю ссору, которая между нами произошла. Мне было 13 или 14. Мы ехали из Нойбранденбурга, где в то время жили, это долгий путь до дома в Мекленбурге. Дорога постоянно была слякотной и грязной, и мы говорили о том, кем я хочу стать. «У тебя уже сейчас должны быть мысли о том, мальчик, кем ты хочешь стать». Мой ответ: «Я пока не знаю, может быть, рыбаком в открытом море». Но незамедлительно, неважно, что бы я ни сказал, возникали возражения: «Но тогда ты должен получить аттестат зрелости. Но тогда ты будешь всё время вдали. Но тогда ты не сможешь завести отношений». Постоянно было «но». В какой-то момент это, как обычно, подействовало мне на нервы и я сказал: «В худшем случае я просто стану писателем». Я до сих пор помню, как стало чужим его лицо. «И что ты думаешь тогда, чем я занимаюсь! Это очень тяжелая работа! По сути дела это даже не работа, это страсть. И это работа, которая должна доставлять удовольствие». Я говорю: «Я не знаю никого, кто работает с удовольствием». «Да, в этом-то и проблема. Надо искать себе работу, которая доставляет удовольствие». Тогда я снова: «Но некоторые так и не могут выбрать…» Эта гигантская дискуссия произошла потому, что я не принял его профессию всерьез. При этом он совершенно сбился, смешно!

М а л х о в: Как прошли его последние годы в объединенной Германии?

Л и н д е м а н н: Отчасти унизительно. Он организовал еще несколько встреч с читателями, так же еще подписывал книги, но их становилось всё меньше и меньше. Через несколько лет он сидел на каких-то народных праздниках, за небольшим походным столиком, на котором выставлял на распродажу свои сложенные в стопку книги. Он скупил их у одного книготорговца-оптовика. Мы с другом на Ford Transit поехали к этому торговцу на склад и забрали все его книги, которые там лежали, но уже не продавались. Почти все восточногерманские издательства были закрыты.

М а л х о в: Как он отнесся к воссоединению?

Л и н д е м а н н: Кошмарный сон. Как раз для него это стало завершением всех привилегий, завершением хорошей жизни. Хотя он продолжал писать, но, например, однажды в дом пришло письмо от юриста: дом, в котором он прожил 30 лет, который он сам построил, ему совсем не принадлежит. Он немедленно предъявил дарственный акт от сельскохозяйственного кооператива, но оказалось, что договор дарения забыли внести в земельный кадастр. Это они через два-три года выяснили, так что дом у него забрали. Конечно, кого во времена ГДР интересовала регистрация в земельном кадастре? Сельскохозяйственный кооператив стоял выше всех. Мы даже не знали, что это такое, что вообще существует земельный кадастр. Отец получил дом в дар от кооператива, с печатью и всем, что полагается. Несмотря на это он оставался в доме до самой смерти. Ультиматуму было больше года, адвокаты еще боролись, но у него не было шансов. Дом был «возвращен», как тогда говорили. За это время он приобрел онкологию. Быть может, всё это ударило по его желудку, а может, и нет.