Тайари Джонс - Брак по-американски [litres]

Она помотала головой и встала.

– Мне нужно походить, – она бродила по комнате, как призрак, бесцельно и исступленно.

С усилием я заставил себя подняться. Я бы постучал по ребрам, но каждый вдох отдавал болью.

– Полагаю, Рой все еще жив?

– Дре, – сказала она. Она нашла самый отдаленный от меня конец комнаты и уселась на белом ковре, скрестив ноги. Ее босые ноги казались голыми и замерзшими. – Он разбит.

– Мы в этом не виноваты.

– Ты столького не знаешь. Мы с тобой себе такое даже представить не можем.

– Ты поэтому прячешься в углу? Селестия, что ты делаешь? – я поманил ее к себе. – Иди ко мне, детка. Давай поговорим.

Она вернулась на диван, и мы легли. Ее тело примкнуло ко мне, она прижала свой лоб к моему.

– Я ведь неспроста за него вышла, – сказала она. – Нельзя кого-то всерьез разлюбить. Любовь может изменить форму, но она остается.

– Ты правда в это веришь?

– Дре, у нас есть так много, – сказала она. – А у него нет ничего. Даже матери у него нет. Все время, пока он говорил, мое лицо горело, в точности как у Оливии на похоронах. Отпечаток ее ладони жег мне щеку, чтобы я ничего не забыла. Она и сейчас горячая, – она отыскала мою руку. – Потрогай.

Я оттолкнул ее от себя, внезапно разозлившись из-за ее прикосновения, запаха виски в дыхании, даже аромата лаванды на шее. Я не хотел поддерживать ее сонный разговор о призрачных пощечинах, мертвых матерях и правильных поступках.

– Просто уходи, – сказал я. – Если хочешь уйти от меня, просто уходи. Не списывай это на что-то сверхъестественное. Это ты принимаешь решение, Селестия. Ты.

– Ты знаешь, о чем я говорю, Дре. Нам с тобой повезло. Повезло при рождении. А Рой начинает жизнь с нуля. Меньше чем с нуля. Ты же видел, он там под деревом пытался себя убить. Хотел разбить себе череп.

– Вообще-то, убить он пытался меня.

– Дре, – сказала она. – Мы с тобой, у нас просто разбито сердце. Вот и все.

– Может, для тебя это и так.

– Милый, – сказала она. – Разве ты не видишь? С тобой я поступаю так же, как с собой самой.

– Ну, так не поступай. Ты не обязана.

Она покачала головой и сказала:

– Ты его не видел. Если бы ты его видел, ты бы во всем со мной согласился.

– Ты нужна мне, Селестия, – прошептал я. – На всю жизнь. – Она подвинулась ко мне, и наши тела снова соприкасались. Когда она закрыла глаза, я почувствовал дрожь ее ресниц.

– Я обязана, – сказала она.

Селестия ничего была мне не должна. Несколько месяцев назад в этом состояла красота того, что было у нас тогда. Никаких долгов. Никаких преступлений. Она сказала, что любовь может менять свою форму, но я, по крайней мере, считал это ложью. Я обвил ее руками, хотя мое тело болело и сводило судорогами. Но я держал ее до тех пор, пока мог напрягать мышцы, потому что знал: когда я отпущу ее, она уйдет.

Я проснулся в четверть двенадцатого утра. В воздухе пахло деревьями, и, если не считать волос, Селестия снова стала моей дорогой Джорджией. Я встал, и она обняла меня, положив пальцы мне на плечи. Ее кожа была теплой, как чашка какао.

– С Рождеством, милая, – сказал я, словно Отис Реддинг [97] Отис Реддинг – американский певец и автор песен, продюсер и аранжировщик, признанный классик соул-музыки. Герой цитирует строчку из его песни Merry Christmas, Baby. .

– С Рождеством, – ответила она с улыбкой.

– Из-за всего этого я чуть не забыл про праздники, – сказал я, запоздало жалея, что не купил Селестии хороший подарок на деньги Оливии, что-нибудь большое в маленькой коробочке.

– Не говори глупостей, – сказала она. – Ты цел. И невредим.

Она знала, что это не вполне правда. Мне было стыдно вспоминать Сочельник, но я стыдился не жестокости, а своих отчаянных признаний, когда она не давала мне спать, чтобы спасти мою жизнь. Когда я рассказал ей про грушу, она утешила меня гимном, тем же, что она спела для Оливии. Я забыл силу ее голоса, как он соскребал с тебя все, чтобы потом начистить до блеска. Я вспомнил о Давине и ее способах возрождать мужчин. Что Селестия подумает, если узнает, что я, готовясь к приезду домой, разбил нежное женское сердце? За чужую боль приходится платить. Но это Селестия, наверное, и так знает.

– Знаешь, что я хочу на Рождество? Два моих передних зуба. Но на самом деле только нижний.

Она вывернулась и подошла к комоду. На ней была комбинация, которая делала ее похожей на девственницу. Впервые я увидел ее в белом белье в день нашей свадьбы, а в последний раз – ночью, когда нашу дверь выбили. На ее комоде стояла шкатулка – точная копия того же комода. Она открыла шкатулку, достала оттуда маленькую коробочку и передала ее мне. Я потряс коробочку и был награжден глухим стуком осколка потерянной кости.