Они молча вышли на тропинку и попрощались, но перед тем, как разойтись в разные стороны – она вернулась бы в свой дом, а он – на Майорстюа, – перед тем, как расстаться, он поднял руку, правую, свободную, ту, в которой не было камеры, и погладил ее по щеке. Тепло от его руки словно проникло сквозь кожу и плоть, добралось внутрь, до зубов, до их корней.
Во рту еще долго горело, а затем жар переполз к глазам. Схлынул жар, схлынул уже возле самого дома. Лотта развернулась и пошла обратно к тому месту, где они сидели, но никаких уток не увидела и побрела назад той же дорогой, но так, словно не знала, к какому дому идет, словно у нее был лишь адрес, как в тот раз, когда она разыскивала в Берлине принадлежащую Академии искусств квартиру, где прежде не бывала. Лотте сообщили адрес и кое-какие ориентиры, сказали, что в квартире три спальни, но больше она ничего не знала, ни про район, ни про саму квартиру. А сейчас ее адрес есть и у Таге Баста, и тот вполне может заглянуть к ней домой в ее отсутствие, в такой день, как вчера, когда сработала пожарная сигнализация, а Таге Баст знал, что у Лотты лекция. Возможно, он даже подходил к дому и через окна первого этажа снимал беспорядок на кухне и заваленный всякой всячиной кухонный стол. Встань Таге Баст на цыпочки – и вполне дотянется до окон. А заглянув в окно, запросто составишь впечатление о доме, хотя это далеко не то же самое, что войти внутрь. Что же он там обнаружит? Может, как ей прежде казалось, он собирается отыскать соответствия или особенно несоответствия между ее преподаванием и личной жизнью? Если, конечно, таковые вообще существуют. Но тогда проект, строго говоря, получится какой-то неинтересный для молодого выпускника режиссерского факультета. Слишком это по-детски – снимать, как скульптор рассказывает о своей работе, а потом словно мельком показать принадлежащий жене скульптора журнал «Живи красиво», который валяется в прихожей на тумбочке, а Таге Басту подобная ребячливость не свойственна. Лотта его почти не знала, но ребячливым он ей не казался, она видела в нем серьезное, искреннее, но довольно зрелое любопытство. Даже несмотря на сложившееся заранее суждение, предвзятым он не был. И он считал, что должен «верить».
Способна ли Лотта войти в собственный дом, глядя на все вокруг глазами беспристрастного наблюдателя, да еще и с честным и зрелым любопытством? Просто чтобы посмотреть, что именно она тогда увидит? Вот перед ней двухэтажный кирпичный домик, ярко-красный в послезакатных отсветах. Он стоит за деревьями, ярко-зелеными, потому что сейчас апрель, весна. Один из немногих жилых домов в этом районе. Его легко спутать с неприметным офисом, рабочим пространством для писателей, например, но только если бы от дома не исходило нечто невероятно личное, хотя точного названия этому Лотта подобрать не могла.
Она старалась ничего не упустить. Если обычно Лотта вытаскивала ключи, привычным жестом вставляла их в замочную скважину и входила в дом, то сейчас вела себя так, будто впервые оказалась в незнакомом доме и пытается угадать, что за человек в нем живет. Вместо того чтобы смотреть на дверь, она хотела получить представление о доме в целом. Она заметила, что на крыше с прошлой осени скопилась листва, надо бы ее убрать, но об этом она подумала наверняка просто потому, что это ее дом и за такими вещами она следить обязана. Однако о владелице дома такие мелочи тоже кое-что говорят, например, что она совершенно непрактичная, хотя это Лотта и прежде знала.
Она сама чувствовала, с какой надеждой стремится обнаружить что-нибудь новое, посмотреть на все другими глазами. Она искала что-то незнакомое, высматривала знаки, которые могли, могли указать ей! Как же нужен ей такой знак! «Не надо, не думай, двигайся дальше, – уговаривала она сама себя, – просто забавы ради», – убеждала она, несмотря на то, что всего мгновение назад это казалось ей очень серьезным.
Лотта возобновила поиски. Так, судя по всему, в этом доме живет человек немолодой. Почему? Из-за предметов искусства? Они свидетельствовали о том, что лет десять – двадцать назад у владельца имелись средства, чтобы покупать предметы искусства, и что домом, вероятнее всего, владеет женщина, потому что первое, что бросается в глаза, – это картина работы Иды Лоренцен? Потому что в интерьере не господствует минимализм, как было бы, будь владелец молодым любителем искусства, да еще и при деньгах? Выходит, так? Однако Лотта, хотя дальше прихожей не продвинулась, уже заскучала. К тому же Таге Баст был в курсе, что в этом доме живет женщина, которой за пятьдесят и которая преподает в Академии искусств. Дело тут не в этом – важно, насколько эти факты подтверждаются обликом дома.
Читать дальше