Вигдис Йорт - Песня учителя [litres]

Таге Басту вовсе не обязательно рассказывать, что с окрестными пабами она практически незнакома. К обществу других людей она не стремилась. Лотте нравилось одиночество, в этом можно признаться в открытую, но насколько открыто ей стоит себя вести? Честность и открытость – вещи разные. Она не ходит по окрестным пабам, чтобы не столкнуться со студентами и другими сотрудниками Академии искусств. Это одна причина, которой стыдиться нечего. Значит, о ней можно смело рассказать Таге Басту? Ох, да с какой стати она вообще так об этом беспокоится? Таге Баст со своим дурацким проектом наводит ее на тоскливые бесплодные размышления. Она кажется себе глупой и инфантильной, причем в последнее время это чувство посещает ее все чаще. Недавно, стоя в торговом центре на эскалаторе, она почувствовала себя дурочкой, потому что будто бы покорно позволяла переносить себя с одного этажа на другой вместе с другими покорными покупателями. Лотта вспомнила слова Карла Уве Кнаусгора – тот писал, что в магазине не желает таскать за собой корзинку на колесиках, словно проклятущую собаку на поводке. Вроде как-то так он написал. И Лотта вспомнила, что тоже почувствовала себя глуповато, впервые увидев эти новые корзинки с длинной ручкой, которые предполагается таскать за собой, как собаку, вместо того, чтобы носить корзинку в руках, как в старые добрые времена, пускай даже это и было тяжелее. Физически корзинку легче возить за собой за ручку, а когда поднимать тяжелую корзинку не требуется, то и покупать мы склонны больше, и руководство магазинов только этого и добивается, однако в самом начале, везя за собой такую корзинку, она чувствовала себя так же глупо, как Карл Уве Кнаусгор. Но выяснилось, что это дело привычки, теперь все безо всякого смущения таскают за собой корзинки. И Карл Уве Кнаусгор в том числе – Лотта готова в этом поклясться, вот только в последнее время она опять ощущает себя дурой. А не так давно, покупая кофе в киоске «Нарвесен», Лотта должна была нажать на кнопку – лишь тогда кофе лился в чашку, и она вспомнила четырехлетнего мальчика в лифте – тот выпрашивал у отца разрешения нажать на кнопку, и отец, к невероятной радости ребенка, приподнял его, так чтобы сын дотянулся до кнопки. Лотта решила не брать кофе и вместо этого попросила смузи. Смузи подали ей в стаканчике с вставленной в крышку соломинкой, и когда Лотта сунула соломинку в рот и поджала губы, чтобы втянуть в себя смузи, она тут же поняла, что прилюдно делать этого нельзя, потому что подобные гримасы разрешено корчить лишь детям. Лотта отнесла смузи домой, но и дома через соломинку пить не могла. Лотта сделала себе бутерброд с паштетом, но он не лез ей в рот, Лотта чувствовала себя по-детски глупо. Но это же занятно, разве нет? Может, размышления у нее все же не такие тоскливые и бесплодные? Она и не ожидала, что Таге Баст способен ее хоть чему-то научить, – поняла Лотта. Да, наверное, это и впрямь маловероятно, – ответила она себе, – но, возможно, благодаря его проекту она научила чему-нибудь саму себя? Взаимосвязи между преподаванием и жизнью.

Лотта написала Таге Басту, что будет ждать его на берегу, на холмике, там, где река возле моста Сенквельдбруа делает крутой изгиб, достала плетеную корзинку и положила в нее бутылку бордо, два бокала, засахаренные незабудки и плед. Подумав, Лотта сунула туда же несколько засохших бутербродов с паштетом – скормить уткам, вышла из дома на весеннее солнце и направилась туда, где река возле моста делает крутой поворот. Она расстелила плед и уселась на него. Бомжа поблизости не было. Видно, подыскал себе другое местечко. Было без пятнадцати шесть, но дожидаться Таге Баста она не стала, а откупорила бутылку, налила бокал вина и отхлебнула. Рядом неспешно текла река.

Таге Баст появился снизу, со стороны склона. Увидев ее, он поднял камеру и принялся снимать. Двигался он медленно, и Лотте захотелось поднять руку и перекинуть волосы на левое плечо, но она сдержалась.

– Присядете? – она показала на плед и реку.

Он положил камеру, опустился на плед и обвел взглядом реку, деревья, владельцев собак и их питомцев. Лотте показалось, будто он думает, как ему разрулить сложившуюся ситуацию. Она налила вина и протянула ему бокал, а он сказал:

– Это же запрещено, да?

Ей самой нравилось, что она предложила запрещенное, она даже согласна была повторить все на камеру, будто бы в первый раз, но он поднял камеру и снял лишь засахаренные незабудки.