Евгений Гришковец - Узелки

– Вот ещё что, – медленно и как-то негромко сказал другой сопровождающий, – мы сначала пойдём повстречаться с начальником колонии, чаю выпьем, если предложит… Так тут положено… Он человек… специфический. Он тут полный хозяин, царь и бог. Он не любит посторонних и нас, из областного управления, тоже не жалует… У него тут свои законы, правила и своя… Специфика, в общем… Вы, если что, не обращайте внимания, ладно? Ну и рассказывать про то, что тут будет, что увидите… Короче говоря, имена, фамилии, должности… Не надо никому, пожалуйста!..

Я заверил его, что ни места, ни номера колонии, ни имён служащих или фамилий осуждённых упоминать нигде и никогда не буду. Сказал, что даже дал слово их руководителю и всё выполню.

Проходили мы пропускной пункт долго. Даже те, кто меня сопровождал, то есть люди из этого же ведомства и из его руководства прошли процедуру полностью, как я, совершенно посторонний человек. Когда я шагнул за первую после входа решётчатую дверь и у меня за спиной лязгнул замок, я почувствовал себя очень неуютно.

Те люди, которые осуществляли досмотр, заполняли соответствующие журналы посетителей, выписывали пропуска и задавали дежурные вопросы, смотрели на меня так, что если бы у меня и было что-то с собой припрятано, то я сам бы всё отдал и обыск не имел бы смысла.

Когда мы миновали решётки, двери, звяканье засовов КПП и вышли из него с другой стороны на саму территорию колонии, меня ошеломил жуткий, нечеловеческий порядок и чистота, царившие там.

Снег весь искрился на солнце и был совершенно чистым и девственно-белым. Даже насыпанные вдоль дорожек сугробы ничуть не потемнели от солнца. Приземистые длинные здания производили тяжкое впечатление, но стёкла окон, в которых были видны решётки, сверкали свеженамытой чистотой.

– Пройдёмте сначала в управление, – вежливо, но с приказным оттенком сказал встретивший нас совсем молодой, румяный, светлоглазый парень с погонами старшего лейтенанта на плечах. – Следуйте за мной.

Мы пошли за ним вереницей по узкой асфальтовой, совершенно чистой от снега дорожке. Из-за здания, к которому мы направлялись, вышли три человека в тёмно-синей одежде, тяжёлых чёрных ботинках и чёрных шапках. Они несли тяжёлые, чем-то наполненные вёдра, каждый по два. Как только нас увидели, они сразу замерли и резко поставили вёдра на асфальт.

– Раз, два, три!.. – громко, надрывно крикнул один из них.

– Здра-ствуй-те! – крикнули все трое хором.

Выкрикнув это приветствие, они встали почти по стойке смирно, низко наклонив головы и глядя прямо перед собой. Руки эти люди убрали за спину. Мы прошли ещё метров двадцать и повернули ко входу в здание, не дойдя до них несколько шагов. Всё это время они стояли неподвижно.

Входная дверь управления была обита деревянными плашечками и покрыта блестящим лаком. Лаком были покрыты и перила лестницы, на которую мы попали, войдя в здание. Стены были покрыты какой-то настолько синей и блестящей краской, что сразу захотелось вернуться обратно. По стенам висели плакаты, призывающие честно трудиться и исправляться. И дверь, и перила, и плакаты определённо изготовили не на какой-то фабрике, а всё смастерили своими руками аккуратные, но не профессиональные люди. Воздух в здании стоял тяжёлый, а запах, как в сельской парикмахерской, где всех брызгают одним и тем же, неизвестно где изготовленным одеколоном.

Старший лейтенант проводил нас до двери кабинета начальника колонии, постучал в неё, открыл, доложил о нашем прибытии, но заходить не стал, а жестом предложил нам пройти внутрь.

В длинном светлом кабинете у дальней стены за рабочим столом под вырезанным из дерева, крытым ослепительным лаком гербом и висящим рядом портретом президента сидел человек с круглой большой головой совсем без шеи. Голова его будто проросла из мощного туловища между полковничьих погон. Стрижен он был коротко. Между бровями и началом стрижки просвет белел незначительный. Человек этот более всего напоминал гоголевского Собакевича с иллюстраций к «Мёртвым душам». Он не поднялся нам навстречу и не поздоровался, а сидел, глядя на нас из-под бровей равнодушно, раскинув руки и упершись ими в крышку стола, как краб.

Увидев его, я снял с головы своё английское щегольское серое в тёмно-синюю клетку кепи.

– Здравия желаю… – начал один из тех, с кем я приехал.

– Здорово, бездельники… – перебил его начальник низким, хриплым, явно приученным к мощным крикам, командам и мату голосом. – Проходите… И чего вам было тащиться сюда… Делать вам нечего…