Виктор Баранец - Генштаб без тайн. Книга вторая

Неопределенность нашей стратегии в Югославии порождала нервозную обстановку в Генштабе. Я видел мучения наших специалистов из Главного оперативного управления, которые, не имея зачастую ни четких установок МИДа, ни своего начальства, вынуждены были отрабатывать документы по подготовке российского военного контингента для участия в миротворческой операции под эгидой НАТО. Из-за этого мы часто попадали в унизительное положение, а точнее, в это положение командование блока нас умышленно загоняло.

Сначала наши войска из-за прихоти натовцев были передислоцированы из северной в южную часть Пасавинского коридора, затем из-за наших скромных финансовых возможностей («Каждый будет платить за себя» — Ельцин) американцы предложили нам «долг», за который мы должны были расплачиваться по ходу хозяйственных и ремонтных работ в районе дислокации.

Получалось, что мы вроде бы как наемные рабочие у НАТО.

В начале декабря 1995 года уже и между руководством Минобороны и Генерального штаба стали возникать разногласия по поводу нашего участия в миротворческой акции на Балканах.

Начальник Генерального штаба Михаил Колесников на проекте директивы министра обороны Грачева о составе нашей миротворческой бригады, которую надо было перебрасывать в Боснию, начертал резолюцию: «А где возьмем деньги?»

По этой же причине не было единства и между другими высшими генералами. Одни говорили, что в Югославии нам нечего делать, другие считали, что мы обязательно должны участвовать в миротворческой операции. Одним из них был генерал-полковник Леонтий Шевцов.

В январе 1996 года один из газетчиков спросил у Шевцова:

— Вы уполномочены командовать российской миротворческой бригадой в Боснии. Не считаете ли вы, Леонтий Павлович, что сначала нам следовало бы разобраться с пожаром внутренним, российским, и лишь после этого выходить на европейскую арену?

Генерал ответил так:

— К сожалению, эти две линии идут параллельно, и здесь время упускать нельзя, иначе нас могут потихоньку отстранить от всех европейских дел. А Европа — это тоже мы, и у нас тут есть свои российские интересы. Один раз уйдем от проблемы, второй, а на третий нас никто приглашать не станет.

Но ответа на вопрос «где возьмем деньги?» по-прежнему не было. А тут директор департамента МИДа Александр Горелик неожиданно «засветил» странную карту: он заявил, что «финансовый аспект участия России в операции многонациональных сил в Боснии определится только после того, как будет принято официальное решение о направлении в состав этих сил российского воинского контингента». А затем подтвердил, что высшие государственные органы РФ «конкретного политико-организационного решения на сей счет пока не вынесли».

А до старта участия нашей бригады в операции оставалось уже 20 дней. Ельцин обратился в Совет Федерации с просьбой ускорить рассмотрение вопроса, чтобы подвести законодательную базу под наше миротворчество.

В начале января 1996 года генералы и офицеры Генштаба, внимательно следившие за развитием событий в Югославии, испытывали гнетущую тревогу из-за того, что непонятное, кем-то скрываемое, недоговариваемое, невнятное происходило в дипломатических маневрах Москвы вокруг Боснии.

Секретные шифровки, валом валившие из Вашингтона, Белграда, Брюсселя, не стыковались между собой, в них одно было лишь совершенно ясно: нас оставляют с носом. 1 января 1996 года неожиданно проклюнулся невразумительный голосок российского дипломата из Загреба. Этот «высокопоставленный сотрудник», панически боявшийся назвать свою фамилию, пробормотал для прессы следующий пассаж: «Участие России в будущей операции по выполнению подписанного в ноябре между Загребом и хорватскими сербами соглашения о мирной реинтеграции в состав Хорватии Восточной Славонии (сербонаселенной части республики. — В.Б.) возможно, но не предопределено. Все зависит от того, будут ли учтены интересы и пожелания Москвы».

Тот же дипломат отметил, что «для согласия РФ участвовать в предстоящей операции необходимо, чтобы она была ооновской и осуществлялась не путем принуждения сторон, а на базе сотрудничества и доброй воли. В противном случае ни о какой реинтеграции не может идти и речи».

Совершенно неясным оставался и вопрос финансирования нашей бригады, отправляющейся в Югославию. Для ее переброски, по расчетам наших генштабовских специалистов, требовалось 60 самолетовылетов и 4 железнодорожных состава. Вместе с собой бригада везла 120 единиц бронированной техники и 300 автомобилей.