Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

Только обладающие светлыми душами могут прощать, а отнюдь, как считают сами люди, слабыми и безвольными, делающие это по боязни и безысходу. Я не смогла ни разу! Будучи в плоти безвольной, поддающейся с каждым годом все большим искушениям, я и сама погрязала в полном безразличии, а равнодушный, и сам не испытывает обиды, нанося их незаметно для себя. Чужое огорчение принималось нами за глупость, чуждое нашему мнение за неразумее, чужая слава за незаслуженное отражение нашего величия, и только один маленький огонек тлеющий из последних сил, более — менее теплющийся при возвращении домой, оставлял в нас для Ангела надежду, оправдавшуюся ужасной, для норм и морали человеческой, ценой — через смерть жены и деток. Чудны дела Твои, Господи! Страшными и ужасающими порой кажутся Твои непонятные замыслы, но ничего не грозит ни человеку, ни народу, если они с Тобой, и напротив — гибельна их участь в самонадеянном проклятии неверия.

Ангел:

— Смерть, как имя отрезка от кончины человека до начала ощущения души себя именно душой, как акт биологической остановки его функционирования и духовного восставания, после чего начинаются процессы неведанные умам, остающимися жить дальше, принимается не чем иным, как несвоевременным актом насилия, избежать который не только желаемо, но и кажется возможным. Почему люди никак не могут отделаться от этой мысли?! Почему ни один не может прогнать эту надежду, даже уже стоя одной ногой на пороге другого мира, ощущая через это некое подкрепление своему предчувствию, через него же принимая жуткую боязнь ожидаемого. Я знаю, что часто уверенность «неверующих» или «ненавидящих» Бога в эту грядущую очевидность, незаметно для них самих, исходит из интуитивного осознания предстоящее будущей ответственности в мире духов, которая безошибочна определяется ими по страхам ответственности за содеянное еще здесь — изредка прорываясь, совесть ярко обвиняет их. Не желая такую ужасную участь, они пытаются отвергнув ее очевидность, убедить и себя, и окружающих в тупиковости существования, привыкнув силою своего убеждения, воли, личного примера изменять в нынешнем бытии многое. Наивен человек в самообмане, глупо полагаясь на индивидуальный успех таких попыток, не зря Господь посылал нас уничтожать и целые армии * (Один только Ангел Иеговы в одну ночь истребил 185000 ассирийских воинов, угрожавших в дни царя Езекии Иерусалиму), и целые города — Содом и Гоморра, и бесчисленно людей по неотвратимости своей неотвратимой воли творящейся даже там, где Его милосердие витает среди обломков некогда царствовавшей здесь праведности, не наказывая грешников, но останавливая их. Мир этот создавался Им не для этого, но непременно, сигналами труб Апокалипсиса, возгласится начало приведения его в прежнее состояние, что населится достойными — где тогда будет место желавшим обмануть себя и Бога?! Ни так страшно, что только себя, но и многих, последовавших за ними в удобный круговорот бытия, оставляющий без ответа, и ведущий в конце концов гибели. Кто может признать, что не владеет душой — бездушный и уверяющий в смертности её, уже продавшись дьяволу. Зачем такому убеждать в подобном остальных? Если становится человек не нужным и не полезным дьяволу, притом, что душа уже в погибели, то можно считать дни жизни его оконченными — жди кончины страшной и неведомой по жестокости до селе! Вот и приходится соблазнять заключившим сделку с сатаной, еще имеющих душу, что бы протянуть сколько возможно, дабы оттянуть начало неизбежности ненавистной дороги к престолу Бога, от куда сами они ринутся, скрежеча зубами от ужаса в выбранную ими геенну. Здесь хочу я сказать каждому такому, обладая опытом многотысячным, что любому не поздно покаяться — любому простится и то, что простить, кажется невозможным, ибо покаяние — мощный поток из сердца кающегося, поддерживающийся всеми духами Царствия Небесного, и молитвой за него, и «слезами» радости, услаждающих любую горечь преступлений. Отчаяние от убежденности непрощения, поражает только застывшие и окаменевшие сердца, куда не может пробиться и сами мысли о вине, и о спасительности покаяния, поскольку такие не признать, ни считать себя виновными ни в чем уже ни в состоянии.

Душа:

— А было ли во мне хоть чуть стыда, пока не дал Господь перед самой кончиной человека, услышать осипший голос совести? И не было, и быть не могло! Помню я очевидное настоящее удивление разума нашего на вопрос о грехах, и что же было ответом? «Да не припомню, ну может быть найдется парочку, но не страшных!» — и молодость была уже слепа!. «За всю жизнь парочку?!» — удивился священник с мыслью «Не святой ли предо мной?», но поняв, что и Христос на Распятье, висевшем на груди нашей, рыдает не от мук, а над погибелью моей, осенил себя крестным знамением и не дал просимого благословения. Мы не помнили ни одного греха за всю жизнь, погрязая ежедневно в бесконечности многих — вот такая чистота сердца, вот такой была я, и какая сейчас вернулась волею Божией, чтобы сослужить службу, хотя Господь прекрасно справился бы и без меня! Люди удивляются изменениям того, кого они называют «слепцом» и «Гомером», а как может выглядеть человек, с совершенно отчистившейся душой, с изгнанной гнилью греха, не отяжеленной ими плотью? От его, пустого физически, но слепящего светом духовного, взгляда можно ослепнуть грешнику и согреться праведнику. Такое око излучает свет ангельского мира, от того дети и праведники всегда кажутся ангелами…