Генрих Шеф - Записки совсем молодого инженера [Повести и рассказы]

Скоро фрицев разобьем совсем, и тогда я к вам приеду.

Пиши же мне письма!

Целую крепко моего любимого сынулю.

Он так хотел есть в первый год войны. Ребенку немного надо. Но пища должна быть питательной, вкусной. Не хлеб из соломы, не лепешки из кофейной гущи, не гнилая картошка, щавель, лебеда и какие-то сухари, которые зовут «дурандой», а раньше ими кормили только свиней. Он очень хотел есть. Но больше голода он запомнил за то время ожидание — как он ждал бабушку или мать, — и вот это было самым страшным тогда в его жизни. Если бы он родился немного попозже! Ему бы было тогда все равно, и душа его ничего бы не чувствовала, и не осталось бы в его памяти на всю жизнь этого глухого отчаяния. Но вот ребенок подрос, ребенок уже что-то думает и переживает, он хочет жить, а радости нет, потому что идет война, и первое, с чем он сталкивается, — боль, страх, слезы и ожидание. Они сжимают, ему душу.

Он вырастет. В какой-то вечер будет сидеть дома и слушать музыку. А потом забудет выключить магнитофон, хотя и закроет его крышкой. Мотор всю ночь будет вертеться. И вместо обычной тишины всю ночь в комнате будет слышно тихое гудение.

Он будет метаться на постели и плакать. Он проснется и ничего не поймет сначала, будет лежать тихо, а потом почувствует слезы на глазах и усталость в груди, как будто там все еще прячется последний вздох.

Что же это такое? Что же было?..

И уже под утро — в тишине — он опять услышит в комнате гул и сразу все вспомнит: это был сон, да. Это летели самолеты. Была война. Черное небо и горящие звезды над пустыми домами. А он опять ждал кого-то! Совсем один! Он ждал, и внизу было тихо, только невидимые самолеты страшно гудели, и никто не приходил. Он один. Никого нет. А дверь внизу все не открывалась.

— Что это у тебя гудело всю ночь сегодня? — спросит мать утром.

— Разве у меня?

— Да, здесь, в твоем углу. Посмотри.

Он подойдет, посмотрит и выключит магнитофон.

— Мне сегодня всю ночь страшные сны снились, — скажет мама.

Он подумает о том, какой был у него сон, но не станет ничего об этом рассказывать…

Бабушка учила его писать. Но сначала он только разглядывал открытки, которые присылал отец, и обрезал им углы. Все углы у него были круглые: конечно, так красивее. А еще он учился держать ручку и узнавать первые буквы. Потом он вспомнит эти военные открытки. «ВОИН КРАСНОЙ АРМИИ! БЕРИ ПРИМЕР С ГЕРОЕВ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ! САМ БУДЬ ГЕРОЕМ!» Он пойдет в кино. Будет какая-то картина про войну. Там покажут их город во время войны. Седая женщина на плакате. С горькими глазами. «РОДИНА-МАТЬ ЗОВЕТ». И он вспомнит: были тоже такие открытки. А еще — краснофлотец и солдат идут рядом в бой. Самолет летит к земле прямо в поезд — самолет сбили, за ним черный дым. Зенитки вытянули к небу свои тонкие дула.

Он придет домой и будет долго рыться в старом хламе: записи, дневники, школьные сочинения, письма. Найдет наконец одно письмо от отца.

13 сентября 1944 года

Здравствуй, мой дорогой!

Давно ничего не пишешь — как живешь, что делаешь, чем теперь занимаешься? Как ты жил у тети, хорошо ли там было? Когда идешь в школу и в какую будешь ходить? Может быть, в которой и я когда-то учился? Хочется ли тебе ходить в школу или нет? Напиши-ка обязательно большое письмо. Все это меня очень интересует. Как поживает бабушка? Ей от меня большой привет! Что у нее нового-хорошего, здорова ли она? Я живу по-старому, у меня все хорошо. Пиши же скорее! Поцелуй за меня нашу маму!

На тонкой серой бумаге слева будут стоять в черных шинелях и с алыми погонами суворовцы, которые держат равнение. Синими буквами будет отпечатано: ПОЛЕВАЯ ПОЧТА (указать номер полевой почты), ВОИНСКОЕ, СМЕРТЬ НЕМЕЦКИМ ЗАХВАТЧИКАМ, и штамп в уголке: ПРОСМОТРЕНО ВОЕННОЙ ЦЕНЗУРОЙ 05449.

Он все это увидит и положит тогда эту открытку в такое место, чтобы знать точно, где она лежит, и никогда бы не потерять ее.

Блокада была прорвана на третий год войны. Но еще перед этим мне стало лучше жить, и я уже не так хотел есть, хотя другие дети в городе, наверное, все еще голодали. Мама работала теперь в воинской части. Она вообще не ночевала дома, а приходила только по субботам, и мы жили с бабушкой одни, а мама только иногда нам писала. Потом мать стала брать меня к себе на работу.

Мимо всех патрулей и заборов из колючей проволоки я иду через проходные, держа маму за руку. Она с кем-то здоровается и разговаривает по пути. Все улыбаются ей навстречу и смотрят на меня. Но я никого здесь не знаю. Я не вижу людей, а гляжу по сторонам, разглядываю голый двор и кирпичные стены, а в окнах что-то глухо пыхтит и постукивает. Мы идем по какой-то лестнице, и мама приводит меня к матросам. Это обычная комната, но она называется «кубрик». Кровати стоят там в два, а то и в три этажа. На стол ставят глубокую алюминиевую миску с вмятинами на боку. Горой, с верхом насыпают в нее гречневую кашу рассыпчатыми крупинками: