Марина Крамер - Удержи меня [СИ litres с оптимизированной обложкой]

– Сидела в кафе с тетей Яной, – выкрутилась я, снимая сапоги. – Как тебе танцы?

– Ты не представляешь, что случилось! – сын оторвался от телевизора и чипсов и пошел за мной на кухню. – Юльке Смирновой не дали первое место! Мама, это было так нечестно! Они танцевали лучше всех, даже зрители возмущались, потому что те, кто первое занял, вообще некрасиво выглядели, и танцевали они намного хуже. Юлька плакала…

Меньше всего на свете мне сейчас было жалко эту самую Юльку, чья мать отняла у меня мужа, но не говорить же об этом Максиму! Я только покачала головой и промолчала, а сын еще долго не мог успокоиться, до тех пор, пока не настало время укладываться спать.

Улучив момент, когда свекор вышел из своей комнаты на кухню пить чай, я тоже подсела к нему и напрямик спросила:

– Владимир Николаевич, вы меня осуждаете?

– За что? – каким-то усталым тоном проговорил он, глядя на плавающий в чашке ломтик лимона.

– За то, что я решила развестись с вашим сыном.

– Ксюша… я никогда не вмешивался. И сейчас тоже не считаю себя вправе лезть в вашу жизнь…

– Да это вы мне уже говорили! – не совсем вежливо перебила я. – А скажите мне еще вот что – имя Маша Смирнова вам говорит о чем-то?

Он внимательно посмотрел на меня, машинально перемешал чай в чашке, а потом вздохнул:

– Смирнова она по мужу. Я же знал ее как Коваленко. Они очень давно знакомы, Даниил и Маша, еще с института. Он ухаживал за ней, все было очень серьезно, а потом… Не знаю, Ксюша, имею ли я право говорить об этом с тобой, но, раз уж ты все равно знаешь… Даниил оказался слабым и не очень порядочным человеком. Поверь, говорить такое о собственном сыне нелегко, но это правда. Маша ждала ребенка, а Даниил… повел себя странно, настоял на аборте. А ведь им уже было не по пятнадцать лет, могли спокойно пожениться и растить этого ребенка. Когда Данька спохватился, было поздно – Маша не простила, потом вышла замуж, бросила институт, родила дочь, – свекор вздохнул снова, сделал глоток чая. – Они снова встретились уже в больнице, мне Мишка сразу сказал – смотри, брат, как бы не вышло чего, но я-то что мог сделать? Запретить взрослому, самостоятельному мужику встречаться с любимой женщиной? Каким образом? А потом выяснилось, что Маша больна.

– Чем? – спросила я, надеясь, что это будет что-то сродни чуме – за то, что эта Маша сделала с моей жизнью.

– У нее рак, Ксюшенька… И если полгода назад все было бы хорошо, согласись она на операцию, то сейчас уже практически ничего нельзя сделать.

– Да и слава богу! – не выдержала я, вскакивая, и Владимир Николаевич уставился на меня в ужасе:

– Ксюша… как ты можешь? Ведь у тебя сын – разве можно желать кому-то смерти?

– Можно! – выкрикнула я сквозь слезы. – Можно – потому что если бы не она… А так…

– Что – если она умрет, тебе станет легче? – тихо спросил свекор, не глядя на меня. – Или Даниил после ее смерти станет любить тебя снова?

Я не вынесла этого и бросилась в спальню, упала на кровать, проклиная все на свете – эту чертову Машку, Даниила, себя…

Маша.

Вранье это все о том, что рак не болит. Болит он, да так, что глаза из орбит лезут. Я испытала это на собственной шкуре там, на конкурсе, когда в момент награждения потеряла сознание, а, очнувшись, увидела склонившегося надо мной Даниила и чуть поодаль – Артема. Я даже не сразу поняла, что происходит… Потом прибежала плачущая Юлька, и все мои мысли устремились в эту сторону – моего ребенка банально засудили, отдав первое место паре, в которой мама партнерши была, как мне еще во время турнира шепнула Наталья, заместителем губернатора соседнего региона. Все понятно… Очко на «С» мои дети, конечно, взяли, обойдя всех равных по классу, но горечь от несправедливого судейства все равно осталась. Но это мы обсуждали позже, когда я уже лежала в палате ненавистного онкоцентра, а Юлька, стараниями Городницкого оказавшаяся там вместе со мной, сидела на краешке кровати и подробно рассказывала все, что услышала.

В холле же, когда я пыталась успокоить плачущую дочь, разыгралась еще одно чудное действо. Невесть откуда взявшаяся там Оксана отвесила Даниилу две оплеухи и велела больше не появляться в ее доме. Высказавшись, она выбежала из Дворца, а следом за ней удалился и Артем, так и не взглянув больше ни на меня, ни на Юльку, ни на растерянного и обескураженного Городницкого, потиравшего обожженную оплеухой щеку. Словом, сцена из дешевого любовного романчика, которые я так ненавижу…