Александр Мигунов - Сказки русского ресторана

Перетятько хотел бы ступить в избу, чтобы спрятаться от дождя, но из какой-то глупой вежливости слушал историю про вертолёт, которую рассказывал человек, сильно качавшийся на костылях, и дождь продолжал лить на одежду, такую промокшую насквозь, что она его впитывать не хотела, а тут же его сбрасывала в сапоги, а те, тоже давно переполненные, переливали дождь на землю, или, в данном случае, на крыльцо. Перетятько правильно предположил, что инвалид качался, как маятник, от того, что успел злоупотребить. А если бы эту свою догадку он высказал жителям деревни, они бы добавили, что печник всегда раскачивался, как маятник большущих невидимых часов, и порой при слишком сильном раскачивании маятник как бы отрывался, падал на землю или пол и там лежал неподвижно, часами.

Евгений, конечно, не мог не заметить, что толстяк перед ним был насквозь промокший, но это печника не беспокоило. Ему приходилось строить печи, когда над домом не было крыши, — то есть чего тут необычного весь день находиться под дождём. И вообще, считал печник, крыша в доме не первостепенное, самое главное в доме — печка, недаром сгорает всё дотла, и остаётся только печка.

Прослушав историю до конца, Перетятько хотел спросить одноногого, а отдал ли бы он и вторую ногу за возможность ещё раз полететь на вертолёте «МИ-2», но не рискнул, — кто его знает, какие мысли и ощущения могут взорваться в человеке с почерневшим иссушенным лицом.

— Скажите, — вклинился Перетятько, когда одноногий дух перевёл перед тем, как историю повторить, — как можно выбраться из деревни? Мне срочно надо в районный центр.

— Выбраться? Проще пареной репы! — печник закусил кончик усов, неряшливых, заляпанных сединой и лоскутками какой-то еды, и это придало его лицу саркастическое выражение.

— Да как? Не на военном же вертолёте?

Печник ещё больше лицом почернел, стал разжимать и сжимать зубы, и от того усы стали двигаться, как крылья нервно летящей птицы.

— Такого жирного хряка, как ты, ни один вертолёт не подымет в воздух. Ты лучше скажи, какие конкретно у тебя там в организме осложнения? Сердце, что ли, салом заросло?

— Откуда вы знаете про осложнения? — насторожился Перетятько.

— Да все знают, — сказал печник и хитро прищурил левый глаз, который то глядел на собеседника, то быстренько откатывался в левый угол, как будто слева от печника происходило что-то такое, что требовало постоянного внимания, но что Перетятько не мог разглядеть.

— Что все знают? — спросил Перетятько, невольно взглядывая в тот же угол.

— Да что осложнения, — пояснила, ничего, однако, не прояснив, конструкция из человека и костылей, которая сильным ритмичным раскачиванием, полётом усов и косящим глазом совершенно сбивала с толку.

Перетятько давно подмерзал от дождя, но тут он ещё больше похолодел от мысли, что гадина-фельдшерица успела кому-то разболтать о том, что он болен гонореей, и слух разнёсся по всей деревне.

— Да какие там осложнения. Обыкновенная ерунда.

— С ерундой в больницу не отправляют, — сурово парировал печник.

— Зачем мне в больницу? — спросил Перетятько.

— А я почём знаю, — сказал печник. — Это ты мне должен сказать.

Похоже, гнёт клятвы Гиппократа всё же давил на язык фельдшерицы, и если она что-то разгласила, то главное выдать не осмелилась. Печник же, настырный мужичок, желал этот факт знать непременно. Иначе, грозил он, Перетятько если и выберется из деревни, то от осложнения в организме попадёт лишь на тот свет, и его не закопают в перелеске, где всегда хоронили местных покойников, а бросят в яму подальше в лесу, и даже могилу не обозначат. А то и в болото зашвырнут, чтоб сразу поглубже засосало. Поскольку он человек не местный, жирный и, может быть, даже заразный.

Перетятько увиливал от правды насчёт осложнения в организме, и доувиливал до того, что придумал себе кровотечение не откуда-то, а из ушей. Печник, придушив ядовитым запахом, которым пропахла вся Россия, приблизил налитый кровью глаз к ближайшему уху пациента, долго вглядывался в глубину, пальцем раздвигая волоски, облепившие вход в ушное отверстие, отхаркался, сплюнул, помолчал, а потом подтвердил, что — да, Перетятько должен очень скоро помереть.

— Лучше б, — сказал он с сочувствием в голосе, — на тебя бы тоже свалилась печка. Тогда б и ты ерундой отделался, какой-нибудь отрезанной конечностью. А так, если даже такого хряка сумеют засунуть в вертолёт, не спасёт даже московская больница. Но вот что. Слушай. Возник такой шанс попасть тебе в районную больницу, где тебе уколами в жопу облегчат предсмертные мучения. Так слушай. Тебе крупно повезло. Ночью ударит мороз, даже крепкий. Смекаешь, к чему это я говорю?