Александр Мигунов - Сказки русского ресторана

Параллельно созревала и другая версия исчезновения Иофилов а. Его стали связывать с младенцем, которого он притащил в общежитие. Кто-то назвал малыша Антихристом, и, мол, Иофилов его породил от какой-нибудь, чёрт знает какой. Версия эт а был а подхвачен а, как огонь подхватывает что угодно, обрызганное бензином, и версия эта укрепилась после того, как стандартные поиски как в воду канувшего человека не дали никакого результата пос ле трёх меся чного розыска и передачи дела пропавшего в общероссийскую базу данных. Ещё вариант этот тем был хорош, что он объяснял, где сам Иофилов. У Дьявола служит, а где ещё, — говорили сторонники этой версии, ничуть не задумываясь над тем, что папой Антихриста должен быть Дьявол, а не какой-то там Иофилов.

Никто, к сожалению, не знал об эпизоде с сырой картофелиной. Да и как было знать: ведь едва Иофилов тронул картофелину пальцем, как кровать его тут же опустела.

Фабриц кий умолк, закончив рассказ.

— А ты как узнал об этой картошке? — логично спросил один из гостей.

Фабрицкий развёл руками:

— А это я сам не могу понять.

Гости с усмешкой переглянулись: мол, байки рассказывать умеет, но и врать тоже умеет.

Саба ностальгически вспоминал и дом свой в ауле (оставленный детям), и просторную оранжерею, в которой он выращивал цветы для продажи на рынках России, и другой свой довольно успешный бизнес — спекуляцию автомобилями. Этот бизнес стал увядать из-за резко выросшей конкуренции, но именно он помог встать на ноги и завести цветочный бизнес.

Тогда ему пришлось поездить по России, по пригородам крупных городов. Он и напарник неторопливо обходили частные гаражи, в которых с ремонтами и обслуживанием возились владельцы автомобилей. Наглядев машину желательной марки, с кузовом без всяких повреждений, и, похоже, ещё с маленьким пробегом, Саба с напарником приближались к владельцу такого автомобиля, спрашивали мнение о модели, будто искали, что купить, а потом, как бы между прочим, роняли: а, может, вы эту продадите? Хозяин машины сначала отмахивался, поскольку не думал продавать, но, зная прекрасно цены на рынке, грузины набрасывали так щедро, что хозяин задумывался над ценой, а кто-то непрочь был поторговаться. Достигнув цены, обоюдно приемлемой, владельцу давали телефон и утром просили позвонить. Если наутро всё было так же, как договаривались с вечера, то машину просили привезти в такую-то гостиницу и там-то, со всеми нужными документами. После того, как хозяин машины заканчивал деньги пересчитывать и подписывал документы, покупку-продажу автомобиля обмывали бутылкой водки, и расставались в настроении, лучше которого не придумать.

Перегнав такую машину в Грузию, Саба с напарником без труда находили желающего купить почти новенький автомобиль популярной в Грузии марки, и продавали его с наваром, порой с превосходнейшим наваром. Раньше все требовали двадцать первую , то есть «Волгу-21», потом её выпускать прекратили, и в Грузии стали переходить на «Волгу-24», которая выглядела современно, но по крепости и надёжности, увы, уступала двадцать первой .

Саба жалел, что эмигрировал. Как видим, он в Грузии жил неплохо, но вот чёрт попутал — поверил письмам недавно эмигрировавшего приятеля, который приглашал к себе в Нью-Йорк, восторгался всем, что было в Америке, завёл процветающий бизнес, и даже, будто, несколько разбогател. Но встретил приятель Сабу иначе, чем встретил бы друг, успешно устроенный и обещавший всякую помощь. Гога повёз из аэропорта не на «Корвете», как было в письме, а на побитом «Шевролете » . Отметили встречу они не дома, с обещанными винами и шашлыками, а остановились в ресторанчике с какой-то дрянной азиатской едой, и даже запить эту дрянь было нечем, поскольку, как приятель пояснил, в забегаловке не было лицензии на продажу спиртных напитков. Саба достал бы из чемодана пару бутылок «Мукузани», но приятель сказал, что в ресторанах своё не разрешают выпивать. Весь разговор свёлся к тому, что Гога сетовал на неудачи в его бизнесе импорта-экспорта, на то, что финансовые проблемы его вынудили переехать в тесную квартиру, подешевле, и там даже негде сейчас ступить, — так переполнен его роднёй. Потом он отвёз Сабу в гостиницу в каком-то загаженном районе. В полутёмном фойе сидели негры. Увидев вошедших сынов Грузии, они оборвали свой разговор и мрачно за ними наблюдали. За ресторан заплатил приятель, а платёж за жильё свалил на Сабу. Внутри взбеленившись, что на лице отразилось в виде окаменения, Саба расплатился у конторки с мускулистым угрюмым негром, выложив целых семьдесят долларов, плюнул приятелю прямо в руку, протянутую для рукопожатия, подхватил два тяжёлых чемодана и, поскольку не было лифта, потащил барахло на четвёртый этаж. Там с сомнением оглядел повреждённую дверь номера, которую явно не раз взламывали, и подумал, что Гогу стоит прирезать. Он поиграл в кармане с ножом, с которым никогда не расставался. «Нет, — поразмыслил здравомысляще, — неразумно новую жизнь начинать с криминального поступка».