Александр Мигунов - Сказки русского ресторана

Иногда мы позванивали Карине. Она отвечала со вздохом и сухо, и так, как будто была обижена. Это мне было не в новинку. И раньше случалось: кому-то поможешь, а человек на тебя в обиде, считает, что ты помог недостаточно. От того начинаешь размышлять: чтоб избегать подобных обид, стоит ли помогать вообще? А не лучше ли сразу объяснить, что не можешь помочь по тем-то причинам, и лучше человека сразу потерять, чем накопить обид да претензий, и всё равно его потерять. Хороший пример тому — дать взаймы, и лишиться и денег, и человека.

Ну, обижена, так обижена. Я перестал звонить Карине, да и она нас, как будто, забыла. Приехал я в церковь на Рождество. Еле протиснулся к алтарю и оказался рядом с Кариной, узнал её даже со спины. Одета была, как старушка-вдова: в чёрном платье с подолом до пола, на голове чёрный платок. Молилась она почти беспрерывно и часто опускалась на колени, — замечательный образец истинно верующего человека. В церкви было жарко и душно; я протиснулся к выходу, на паперть, остыть и глотнуть свежего воздуха. Там ко мне подошёл староста.

— Можно мне с вами поговорить? — спросил он с украинским акцентом. — Не здесь, — оглянулся он на людей, не сумевших войти в церковь, — давайте в сторонку отойдём.

— Хочу вам сказать кое-что о Карине. Она у нас создаёт проблемы. Распускает дикие сплетни. Поссорилась со многими людьми. А о вас… — Он помолчал. — Зная её, мы не очень-то верим всему, что она о вас говорит, но, думаю, вам полезно знать, какую змею вы приютили. Она тут слухи распространяет, что вы её заманили в Америку, чтоб сделать её своей домработницей, держали её впроголодь, взаперти, отняли всё, что у неё было, включая единственные доллары, с которыми она приехала в Америку, отказались её повезти к врачу, когда она заболела гриппом, а потом её, всё ещё больную, выбросили на улицу.

— Ну и стерва! — сказал Литовкин. — Вот они, религиозные фанаты. Вот кого надо в ад загонять.

— Бог разберётся, — сказал Заплетин. — Неприятно мне было, конечно, услышать такую вопиющую клевету, но как объяснить прихожанам церкви, что на самом деле всё было не так. Я решил вообще не ходить в ту церковь. Потом я услышал стороной, что Карину каким-то образом вытеснили, и она уехала в Сан-Франциско. И будто её там лицезрели в русской церкви на улице Гири. Я как-то мимо неё проезжал…

— Не правда ли, очень красивый Собор? — сказал Иофилов, который, оказывается, какое-то время стоял рядом. — И как удачно он расположен. На большой улице, в русском районе. Там я любил заходить в магазинчик, где продавали чебуреки, вареники с вишней, блинчики с сыром, торт Сметанник…, — ну, просто пальчики оближешь! Да, вы спросили меня давеча, с каких это пор я знаю Карину. С Москвы её знаю, как и вы. Вы меня, видимо, не запомнили, но я присутствовал на собраниях тех религиозных интеллектуалов. Вы их упомянули без иронии, хотя в своё время усомнились в том, что какие-то их слова оказывались Господу угодны. Правильно сделали, что без иронии; я после их некоторых рассуждений тоже слышал тот нежный звон, каким на людей отзывается истина. Да и к Дудко заезжал нередко. Карина меня заинтересовала своей выпяченной религиозностью. Истинно верующие скромны, никогда к другим людям не придираются, а, напротив, к ним всегда благожелательны. Как только я слышу от кого-то, что вот, мол, евреи — такие-сякие, они самого Христа распяли, они чуть не прислужники Сатаны, — такие и есть настоящие грешники.

— Так вы её видели в Сан-Франциско? — спросил Заплетин. — И что с ней дальше? Не знаете, как она там устроилась?

— А дальше судьба её сложилась, как в приключенческом романе. В той церкви был прихожанин Ершов, который давно собирался в Израиль, совершить паломничество в Иерусалим. Он тщательно спланировал поездку: мечтал он припасть к Гробу Господню, пройти Крестный путь, побывать в Гефсиманском саду, на Голгофе, в Сионской горнице, на Фаворе, в городах Назарете и Вифлееме, погрузиться в озеро Геннисарета и в священные воды Иордана. Но вот беда: он не мог собрать денег на поездку в Святую Землю.

В той церкви Карину ещё знали мало. В ней видели строго одетую женщину, которая все службы посещала, молилась на коленях, истово крестилась, обходила, целуя, все иконы, ставила множество свечей. Она ни с кем не общалась толком, после службы на трапезу не оставалась. Как-то проведала она о желании Ершова посетить Святую Землю, и буквально в него вцепилась.

— Вы без меня никуда не поедете, — заявила она ему. — Это мечта всей моей жизни. Одна я боюсь ехать в Израиль, а вместе нам будет безопасней.