Лана Барсукова - Счастье ходит босиком

– Какого, я тебя спрашиваю? Фиг ли он у тебя розовый?

– Да я кучу грима на него перевела, чтоб румянец скрыть, даже синеву под глаза бросила, – отвечала гримерша.

– Синеву себе на свидание оставь. Ты где таких на зоне видела? – поставил режиссер вопрос ребром.

– Я ему и носогубную складку усилила, типа горестную, – горячо оправдывалась гримерша.

– Типа? Ты хоть понимаешь, что он зэка играет? Горестная складка – это у губернатора, когда он из бюджета спиздить больше не может.

– Так и брали бы его на роль губернатора, – фыркнула гримерша. – Куда я его холеность засуну? Себе под мышку?

Вопрос был трудный, режиссер задумался. И Пете это очень не понравилось.

Еще меньше ему понравилось, когда режиссер начал звонить сценаристу и горячо ему что-то объяснять, показывая глазами на Петю. На следующий день в сценарий внесли коррективы. Вместо роли второго плана получился огрызок третьего или четвертного плана. Словом, роль съежилась до эпизода.

Дальше больше. Петр Козлов, уважаемый артист с пуленепробиваемым амплуа печального неудачника стал получать все меньше ролей. Но самое обидное, что прежде он особо не старался, просто выполнял указания режиссера – шагал по указанной траектории, смотрел в намеченную точку, говорил порученные ему слова – и видел, как режиссеры плавятся от счастья и жадно потирают руки в предвкушении будущих фестивальных побед или просто хороших кассовых сборов. А тут, что особо обидно, он начал стараться. Стараться изо всех сил. До зубовного скрежета. Он выдавливал из себя последние капли горестного страдания, придавал взгляду неимоверную глубину отчаяния, внедрял в голос стопроцентный пессимизм. А в ответ получал от режиссера скривившуюся физиономию и предложение сделать еще один дубль.

Однажды Петр не выдержал, подошел к такому скривившемуся режиссеру и спросил, в чем, собственно, дело. Что не так? По какому праву его гоняют, как мальчика? Доколе это будет продолжаться? И прочие вопросы, на которые имеют право только уважаемые артисты.

В ответ режиссер, не разглаживая недовольного лица, жестко пояснил:

– Туфта у тебя идет, любезный. Не умеешь ты играть, ни хера не умеешь.

Петр задохнулся от возмущения. Протолкнув в себя воздух, он просипел:

– Я не умею? Я? Артист, отмеченный критиками? Да у меня… награды…

– Играть ты не умеешь, – стоял на своем режиссер, – а награды у тебя за натуру были, за то, что природа на тебе щедро оттопталась. Награждали не мастерство, а природу. Ну это все равно, что награждать альбиноса за то, что он такой бесцветный. Или блондинку за то, что такого оттенка волос ни у кого больше нет. Понял?

– Нет, – обманул его Петр.

Но он все понял. Холодное и мрачное чувство предвосхитило то, что он сейчас услышит.

– Натура выдохлась. Вместо натуральной блондинки ты стал блондинкой крашеной. Альбиносом с карими очами, понял? Сдохла натура, а мастерства ты не наработал. Вот и мучаюсь с тобой. Все, – ударил режиссер Петю по плечу, – давай работать, еще дубль сделаем и закрываем эту лавочку, монтажом потом подтяну как-нибудь.

И режиссер пошел на свое привычное место. Разговаривать с Петей ему было неинтересно. Он списал его даже не в запас, а в утиль.

И не он один. Постепенно ролей у Петра Козлова не стало. А вместе с ними иссяк ручеек денег. Даже реклама закончилась – дочь руководителя канала наигралась в фею и решила податься в депутаты Государственной думы, поэтому ролики, где она била Петю волшебной палочкой, срочно изъяли из проката.

Вместе с деньгами ушли женщины. Даже гримерша Зоя, встречая его в коридорах «Мосфильма», смотрела на него взглядом, в котором читалось злорадство и отмщение.

Петя попытался вернуть утраченную невезучесть. Он, давя в себе спазмы страха, легкомысленно приближался к гопникам в темных переулках. Но те были либо обкуренными до состояния пассивности, либо переживали приступ миролюбия. «Повезло», – чуть не плакал Петя. Он подставлял свое одухотворенное лицо под кашель соседа в метро. Но домашний градусник дерзко констатировал 36,6. Петя даже ел просроченный йогурт, но никакого эффекта, кроме легкого слабительного, не почувствовал. Он стал хронически, непробиваемо везучим. Ему впору было играть в гусарскую рулетку, стреляясь из пистолета с одним патроном. Но пистолета у Пети не было. Да и зачем? И так все ясно. Невезенье отвернулось от него, капризно надув губки. «Фарш назад не проворачивается», – подвел итог своим экспериментам несчастный Петя.