Сандра ждёт, пока буря немного стихает, и говорит хриплым голосом:
— Мёртв.
— Вы чокнутые музыканты! — взвывает Пиджак и выскакивает за дверь, потеряв перекидной блокнот и ручку. Разлитый на полу ром оставляет на страницах жирные оранжевые пятна.
Блондинчик оседает рядом с Арсом, размазывая по щекам сопли и слёзы.
* * *
— Пошли.
Арс, покачиваясь, стоит над Блондинчиком. На подбородке следы рвоты, глаза сияют потусторонним светом, таким, что кажется, там поселилось северное сияние.
— Куда?
— Играть.
— Теперь? Играть?
Саня истерично хохотал до первой пощёчины. А потом затих, всхлипывая и заламывая пальцы.
— Я сказал Сандре, что мы выйдем. Сегодня мы простимся с Малышом, как подобает. Иди проблюйся и выходи. Сигыч и Лиходеев на сцене, расставляют своё барахло.
— Ты им сказал?
— Нет.
— Это гитара Малыша.
Арс бережно придерживает гитару за гриф. Пальцы оставляют на лакированном дереве жирные следы.
— Сегодня я буду играть на ней. Вставай.
Гула толпы со сцены в тот день почти не было слышно. Казалось бы, музыканты делали свою работу, ту же, что и всегда, вклад в индустрию развлечений для того, чтобы офисные черви, младшие научные сотрудники или длинноволосые мальчишки в напульсниках смогли получить свою долю удовольствия и расстаться с несколькими мятыми сине-зелёными бумажками. Они всегда кривлялись, орали и матерились со сцены ради денег. Ради них зевал за пультом техник по свету, ради них днём носился по жаре парнишка-курьер, что сейчас слэмится в зале, натыкаясь на широкую грудь охранника.
У Арса нет песен про деньги. «Money» Пинкфлойда уже давно побывала в каждом плеере, тысячу раз переосмыслена, обкатана множеством умов, побывала не на одном языке, слетала с его кончика и в стихотворном виде, и в виде всё новых и новых песен новых и новых групп.
Арс не видел в этом смысла.
Ни один человек не выживет в современном мире без денег. Артист не сможет ни записываться, ни качественно перекладывать то, что рождается в голове на гитарный гриф или клавиши синтезатора. А что до их количества… ну что ж, умный человек всегда найдет, на что бы их потратить, а от алчного они всё равно разбегутся. До, или уж после смерти, на самом деле не так уж и важно.
Им и раньше приходилось выступать в усечённом составе. И в тот момент каждый в группе играл с радостной мыслью, что он поднимет на этом концерте немного больше бабла. Четверо не пятеро, гонорар делится намного легче. Можно будет купить на пару бутылок рома больше, или закупиться у какого-нибудь местного диллера манягой. В случае Лиходеева — отправить денег домой жене или снять шлюху классом повыше. Или и то и другое сразу.
Сейчас выступали не за деньги.
В каждом взрывалось душное, дикое ничто, разливались реки буйной музыки на грани нервного срыва. И каждый с болью отмечал дыры и овраги отсутствующей партии.
После пятой песни Арс разбил гитару об пол и ушёл.
* * *
— Я никогда не слышала такого выступления, — говорит Сандра совершенно нормальным голосом. Визга электрической пилы в нём как будто никогда не было.
Она сидит прямо на полу, кутаясь в край кулис, словно в балахон. Безупречный, жирный макияж напоминает маску.
Её рвёт словами:
— Круче, чем у «Перцев». Я была на том концерте в восемьдесят восьмом, можешь мне поверить, сейчас было круче. Когда ты сказал про Малыша, толпа обезумела. Думала они повыпрыгивают на сцену. А Саня, он рубил так, что порвал все струны. А Сигыч плакал. А Лиходеев был спокоен, как удав. Виртуоз, консерватория, блин, у него даже руки не дрожали. Куда он делся, кстати?
— Он уходит из группы. Собирается уехать куда-то из города. Я тоже ухожу. Пока ты ещё мой менеджер, подыщи мне хорошую наркоклинику.
— Клинику? — Сандра хлопает глазами.
Арс неуютно пошевелился в наполненном электрическими разрядами сухом воздухе. Уже половину десятилетия он здесь как рыба в воде. Иногда вздрагивает от залётных звуковых волн пол — дощатый настил, похожий на нервную гадюку, которую лихая судьба затащила в человеческое поселение; и когда это происходит, в стороне неловко переваливается с боку на бок пустая бутылка. Пахнет куревом, дешёвым «Мальборо» с нотками вездесущей «Явы».
Он развёл руки, мокрая от пота рубашка на груди натянулась.
— Здесь есть линия, которую нельзя переступать. Тонкая-тонкая линия. Я уже немного по ней прогулялся.
Читать дальше