Дмитрий Ахметшин - Пропавшие люди

Веселится, чертяга… Хорошая трава заведёт кого угодно. А той травы сегодня были целые стога! И ещё виски. И коньяк… Хотя Манки и без допинга всегда готов к веселью. Единственный в команде, кто умеет веселиться абсолютно бескорыстно, насыщая своим настроением окружающих.

— Вот такой у нас должен быть звук! Да! От такого звука я вся теку, — визгливый, с небольшим акцентом, голос Сандры перекрывает всё, всё вокруг. Организм бунтует под звуки этого голоса, и сфинктер болезненно сжимается. — Может тебя взять третьим гитаристом, а? А, ты у нас уже второй гитарист… а у тебя нету брата-близнеца?

Сандра — их менеджер. Старуха, как прозвали её музыканты, родом откуда-то с ближнего запада (то ли Польша, то ли Швеция), тощая, как сама смерть, с увеличенной силиконом грудью. С роскошными русыми волосами без всякого намёка на седину, непослушно спадающими на лицо. Арс считал, что ей нужна коса. Хотя бы на голове — как намёк всем тем, кто осмелится заступить ей и её ведомым путь. Она выглядит среди них, детей металла, как настоящая шлюха — чёрная юбка до колен, блузка настолько белоснежная, что из недр желудка поднимается жгучая волна; пуговицы все застёгнуты и сверкают. Арс хочет ей сказать, но все слова расползлись куда-то по кишечнику.

— Народ собирается, — довольно говорит Сандра. Под тоннами косметики, густыми мазками покрывающую бледную кожу, задвигались щёки. — В наш разогрев запустили бутылкой. Они унылые уроды. Значит, можно выходить.

— Да они же не стоят на ногах. Они невменяемы. Скажите что-нибудь, миз Блажек!

Арс скосил глаза и увидел толстого хрена в потрёпанном сером пиджаке, к лицу которого намертво приклеилось озабоченное выражение. Не то промоутер, не то представитель лейбла…

— Это мои мальчики, — довольно говорит Сандра. — Они прибегут на сцену даже из-под скальпеля патологоанатома.

— Ну, давайте не будем доводить до крайности, — нервничает Пиджак.

Арс чувствует симпатию к Сандре. Всё-таки из всех околомузыкальных кровососов она лучшая. Самая жирная и самая наглая крыса, но куда лучше этого слизняка. Никогда не перегрызёт музыканту провода.

Даже не хочется её расстраивать.

Арс поднимает голову. От волос, спадающих на лицо, воняет блевотиной и сигаретным дымом.

— Мы не будем сегодня выступать.

Брови Сандры дёргаются, ползут к переносице, словно две большие мохнатые гусеницы.

— Как это нет? Поговори мне ещё тут, вокалюга позорный.

— Что? Что он бормочет, — волнуется Пиджак.

Арс собирает расползающиеся в разные стороны язык, нёбо и носоглотку. Говорит громко, перекрывая гитару, отмечая, как чётко звучит каждое слово:

— Мы не будем сегодня выступать, Сандра!

Восклицательный знак тонет в грохоте падающей мебели. В воздухе повис грязный минорный след от последней ноты. Слизняк и Сандра оборачиваются, следом, немного повозившись, Арс. Откуда-то появился Блондинчик в трусах и белоснежной рубашке, на лице медленно, словно в замедленной съёмке, проявляется испуганное выражение.

— Всего лишь упал Малыш, — говорит Арс. Делает попытку подняться на ноги. — Я не хочу сегодня играть.

— Кто напугал Малыша? — глаза Блондинчика плавают на бледном лице, как будто монетки на дне осенней лужи. — Как не будем играть? Я видел тёлочек в первом ряду. Зуб даю, они заплатили за билет не меньше штуки рублей.

— Что, бля, значит — не будем? — Сандра в ярости, карандаш в её пальцах хрустит, готовый переломиться надвое. Арс уверен, ещё немного, и он увидит пробегающие по кончикам её волос электрические разряды.

— Скажи всем, чтобы убирались. Скажи, что Манки сломал себе гитару, член… да что угодно. Плевать. Я не хочу сегодня играть.

Арс чувствует как гремучая смесь в желудке и в лёгких просачивается в мозг отравленными ручейками. Сжимает голову руками, пытаясь укрыться от тишины, что оказалась вдруг гораздо громче дисторшированного гитарного рёва.

А потом, какое-то время спустя, комната вновь вскипает звуками.

— Он не дышит! — верещит Пиджак где-то далеко. Он наступает на гитару, она хрустит, протяжно звеня струнами. — Упал со стула и сломал шею!

Сандра уже там. Она всегда знает что делать. Всегда. Холодная, как влагалище монашки, расчётливая, она никогда не тратит время на сантименты. Переворачивает Манки на спину, откинув с лица грязные дреды, оглядывает шею и подбородок. Щупает пульс.

— Сделайте ему искусственное дыхание, — стонет где-то рядом Блондинчик. — Сделайте же, кто-нибудь! Это же Малыш!