Патрик Несс - Освобождение [litres]

– Анджела тебе очень дорога, да?

– Она моя лучшая подруга, – просто и искренне ответил Адам. Он пока не рассказывал отцу про ее отъезд: не хотелось делиться такой важной и личной новостью с настолько неблизким, почти чужим человеком.

– Не у всех мальчиков есть лучшие подруги, – осторожно заметил папа. Адам понял, что тот не пытается его уколоть, а действительно хочет поговорить по душам.

– Просто в твоей юности все было по-другому. Меньше… разнообразия.

– Да уж. – Отец откинулся на спинку скамьи, скрестил руки на груди и уставился на свои ноги. – Мы с мамой думали, что вы с Анджелой поженитесь.

Адам решил не обращать внимания на прошедшее время.

– Я не в ее вкусе. Слишком высокий.

– О, люди преодолевают препятствия и посерьезней. Ты удивишься…

– Это какие, например?

– Ну… всякие. Разные. Просто удивительно, на что способен человек с Божьей помощью.

– Пап…

– Ты не подумай, это не в твой огород камень. – Отец, все еще глядя на свои ботинки, вздохнул. – Просто эти новости про Марти… ну, выбили меня из колеи.

Адам недоверчиво взглянул на папу, продолжая рассеянно болтать рукой в воде.

– Да кого угодно бы выбили.

– Ну да, наверное. – Папа поднял голову. Он улыбался. Это было странно. – Должен тебе сказать, Адам, – и я не имею в виду ничего плохого, – мы с мамой всегда думали, что от тебя сюрпризов можно не ждать. Со стороны кажется наоборот: Мартин такой… ну, Мартин. Предсказуемый, надежный, понятный Мартин, а ты… Мне кажется, что бы ты ни сделал, мы ничему не удивимся.

– Ничего плохого, говоришь?

– Адам…

– Вы бы не удивились, если бы я ограбил банк? Или перерезал жителей маленького городка?

– Или получил бы Нобелевскую премию. Или вытащил бы семью из горящего дома. Я только пытаюсь сказать… Мы предсказуемые люди. Для этого нам так нужен Иисус. Он нам обещал: что бы ни случилось, какова бы ни была наша доля, нас гарантированно ждут небеса, если мы будем Его любить и исполнять Его волю. Так предсказано. – Отец сцепил руки, словно собираясь прочесть молитву. – Но я тут подумал… не слишком ли мы ценим эту предсказуемость? А непредсказуемость даже в грош не ставим…

– То есть меня.

Улыбка отца стала принужденнее.

– Я ж не пытаюсь тебя поддеть, сынок. Я ж от души…

Он умолк. Адам попытался разрядить возникшее напряжение:

– О, ты опять пытаешься быть «ближе к народу». Забыл? Я в курсе , что ты не из Кентукки.

Отец не удостоил его даже намеком на улыбку.

– Я только хотел…

– Что? – спросил Адам, по-прежнему болтая рукой в воде, хотя внутри у него все сжалось.

Папа заглянул ему в глаза:

– Мне хочется, чтобы мы были честны друг с другом: все мы. И твоя мама, и Мартин, и ты, и я. Чтобы мы с тобой могли поговорить по душам. Чтобы ты мог мне открыться. Меня очень расстраивает, что я внушаю тебе такой страх.

Секунду – очень долгую секунду – они просто смотрели друг другу в глаза под звук льющейся из крана воды. Оба не решались вымолвить ни слова, и оба надеялись, что другой заговорит первым.

Когда Адаму было тринадцать, он поехал в гости к другу с ночевкой. И оттуда его вышвырнули посреди ночи ни за что, просто новому дружку матери вздумалось продемонстрировать, кто тут главный. Адама выкинули на улицу, даже не дав толком поговорить по телефону с отцом.

– Можешь приехать? – все, что он успел сказать в трубку.

Здоровяк Брайан Терн примчался с закатанными рукавами и вытаращенными глазами. От него исходила такая ярость, что Адам умер бы от страха, если бы не знал, на кого она направлена.

– Он тебя ударил?! – вопросил отец.

– Нет. Поехали отсюда, пап.

– Уверен?

– Да, уверен.

Они уехали. Отец, как ни странно, дал Адаму спокойно прореветься – обычно он требовал, чтобы сын немедленно успокоился. В таком состоянии Брайан Терн запросто мог и убить. Да уж, если стремление защищать своих детей – это любовь, то любви ему было не занимать.

Но.

Большое, очень большое «НО».

Все эти проповеди, недоверие к Энцо (небезосновательное, если уж начистоту), рассказы Марти про то, как они вечно его обсуждают…

О чем сейчас хотел поговорить отец? Что пытался до него донести?

Если вдруг это правда… Если бы Адам действительно мог говорить с папой откровенно, не таясь и ничего не боясь…

Но он боялся. Боялся.

Так?

Здоровяк Брайан Терн был властный, заносчивый и своенравный, не любил геев и вообще все альтернативное, зато любил своих сыновей – странной и ущербной любовью, но все же. Да, порой Адам говорил себе, что это не любовь: не может настоящее чувство опираться на условности. Однако это была любовь, яростная, ожесточенная, растерянная. Адам бы солгал, если бы стал утверждать, что никогда не ревновал родителей к Мартину. У них были простые и нежные чувства друг к другу (по крайней мере, вплоть до сего дня).