Светлана Еремеева - После долгих дней

На следующее утро Жак и Александр продолжили раскопки. Каждое ведро земли просеивали через грохот – специальное археологическое деревянное сито или решето с высокими бортами, подвешенное на столбах. Солнце жарило вовсю, разъедая кожу, высушивая глаза, но Александр словно не замечал трудностей, он как зомби ходил от ямы к грохоту, перебирал землю, снова возвращался к месту раскопок. Около полудня мимо лагеря на бешеной скорости проехал джип с открытым верхом, в котором гроздью, вываливаясь, сидели бородатые арабы в запыленных галабеях, до зубов вооруженные автоматами американского производства. Раздались выстрелы, несколько пуль пролетели над самой головой Жака и пробили тент, под которым сидели гости из Эр-Рияда, но, к счастью, джип покатил дальше, то ли бандиты не заметили археологов, то ли дела впереди были поважнее, в любом случае, на этот раз пронесло. Холод пробежал по жилам, но Александр принял решение продолжать. До вечера еще было время, он чувствовал, что завтра уже будет поздно. А к ночи можно было добраться до багдадского Национального музея и укрыться там, если начнется что-то непредвиденное. Утром по радио Александр слышал, что армия НАТО была уже в пустыне, наносились бомбовые удары. Наступление на Багдад могло начаться в любую минуту. Нужно было торопиться, иначе они рисковали навсегда остаться в этом лагере вместе с погибшими многие тысячелетия назад обитателями Шумера.

Около четырех часов дня Жак издал радостный вопль и подозвал Александра к грохоту. Там, на деревянных перекладинах, измазанный глиной, сверкал огромный рубин, а рядом, раскрошившись, лежали детали золотого убранства – изображение то ли животного, то ли цветка. Дрожа всем телом, не веря собственным глазам, Александр потянулся к грохоту. Трясущейся рукой он достал со дна люльки рубин и поднес к самым глазам. Камень был неправдоподобно большим. Сверху он казался потускневшим, но внутри отчетливо виднелся огонек, яркий, обольстительный. Золото было мягким, почти без примеси серебра.

Заметив ажиотаж, к грохоту подошел господин Ширази:

– А вы мне не верили, господин Телищев-Ферье. Она никогда не ошибается.

– Если госпожа Гуль никогда не ошибается, могу ли я задать ей позднее один личный вопрос? – спросил Александр. – Уверяю, это не праздное любопытство. Есть человек, от которого я давно не получал никаких новостей. Я хочу знать, все ли с ним благополучно.

– Думаю, да, вы можете спросить Гуль об этом. Другое дело, действительно ли вы хотите знать то, о чем намерены спросить.

Александр с удивлением посмотрел на гостя. Откуда было ему знать, как сильно боялся Александр услышать ответ Гуль?

– Да… Бывает так, – продолжил господин Ши-рази. – Ждешь чего-то очень сильно, тратишь годы, отдаешь последние силы, а ответ приходит, и ты сам не знаешь, что с ним делать. Время неумолимо, даже жестоко. Но оно все расставляет по своим местам.

Действительно, за три года после расставания с Адрианой Александр не раз думал, что ему только показалось, что он был влюблен в эту девушку. Отец, возможно, был прав, он понимал, что сильных чувств у Александра к Адриане не было, как, собственно, и у Адрианы к Александру. Девушка, быть может, увлекшись Александром, хотела наладить свою жизнь в другой стране, подальше от войны и связанных с ней тягот. Они были людьми нового поколения, сильные чувства не бушевали в их сердцах. Что-то владело ими, но что-то, очень отдаленно напоминавшее ту любовь, которую еще помнили люди середины XX века, а уж тем более ту, которую описывали немецкие романтики или – еще раньше – в поэмах и сонетах эпохи Ренессанса воспевали Данте, Петрарка, Пьер Ронсар. К тому же, когда пелена первой влюбленности спала, Александр отчетливо осознал, что Адриана всю жизнь металась между «Отпором» и Милошевичем, между Северным Косово и Европой, между отношениями с ним и перспективой блестящей карьеры. Она не любила его, она хотела просто устроиться в сложной, исковерканной геополитическими потрясениями жизни, хотела за что-нибудь зацепиться. Но что-то мешало Адриане, возможно, любовь к своему сербскому прошлому в Звечане, который теперь находился в новом, признанном не всеми странами государстве Косово. Она любила Сербию, но не была убежденной патриоткой, она не пошла бы в своей любви к стране до конца, если бы ей это было невыгодно. Александр понимал это. Ведь так же девушка поступила и с ним: когда он стал не нужен, она просто ушла, обвинив его напоследок в инфантилизме, в покорности отцу, в создании из образа отца кумира наподобие памятнику Эмпетразу, что было особенно больно, потому что ложно. В итоге оказалось, что Адриана совсем не понимала его.