Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Ну как, читать? — спрашивает он.

Аграрный советник Файнбубе громко рыгает:

— Послушайте, как вас зовут? Штуфф вроде только что называл вашу фамилию.

— Тредуп, — бормочет Тредуп. — Макс Тредуп.

Файнбубе делает шаг вперед. Покачивается. Затем с силой втыкает наконечник палки в линолеум и, опершись обеими руками на крюк, рассматривает человека, сидящего за письменным столом.

— Значит, Тредуп, — медленно произносит он, стараясь преодолеть опьянение. — Тредуп. Фамилия ходкая у нас в Померании.

Аграрный советник смотрит в упор.

— Можно читать? — тихо спрашивает Тредуп.

— А вы, случайно, — так же тихо спрашивает Файнбубе, — не тот мерзавец, который всучил прокуратуре фотоснимки из Грамцова? Того мерзавца тоже звали Тредуп.

— Снимки? Нет, я не продавал никаких снимков.

Файнбубе оборачивается: — Посмотри-ка на него, Плош. Полюбуйся на его нечистую совесть. На этого лгуна! Труса! — Резко повернувшись к Тредупу, с яростью: — Сволочь! Иуда! Где сребреники, за которые ты отдал на расправу нашего Раймерса? Давай их сюда, подлая душонка!

Пошатываясь, он приближается к столу. Бледный, перепуганный Тредуп все дальше отодвигается в угол.

— Где они? — спрашивает пьяный, упорно надвигаясь и подняв палку. — Куда девал их? Пропил? Прогулял? Где веревка, на которой ты повесишься?

— Я ничего не знаю о снимках, — лепечет дрожащими губами Тредуп. — Нет у меня денег. Ничего.

— Ты понимаешь, что ты натворил, гнида? Вот хвачу тебя палкой по башке! И треснет твоя иудина черепушка! Говори, где деньги?

— Прошу вас, уходите, — умоляет Тредуп. — Нельзя же так… Неужели вы собираетесь меня убить?

Из угла раздается голос Плоша: — Брось, Файнбубе. Не марай руки.

— Убью. Ей-богу, убью. — Длинная жилистая рука протягивается к лицу Тредупа, нащупывает горло, охватывает его пальцами, смяв воротник, и сдавливает кольцом все крепче и крепче.

— Ты упрятал нашего Раймерса в тюрьму…

Тредуп хрипит: — Я тоже в тюрьме… бомбы…

Хватка ослабевает: — Что с бомбами? А ну, без вранья!

Тредуп, торопливо: — Об этом же было в газетах, что меня арестовали… что я будто подложил бомбу Тембориусу… я, Тредуп, ну, вспомните.

— Это верно, Файнбубе, — говорит Плош. — Какого-то Тредупа арестовали из-за бомбы.

— А почему же ты околачиваешься здесь?

— Потому, что меня выпустили вчера вечером, в полдесятого.

— А почему тебя выпустили?

— Потому, что ничего не могли доказать.

— А бомбу ты подложил? Как ты ее сделал?

— Они же ничего не смогли доказать.

— С кем ты подложил бомбу? Как его зовут?

— Против него тоже ничего не доказали. Его тоже выпустят.

Отвернувшись от Тредупа, Файнбубе медленно, большими шагами направляется к двери.

— Идем, Плош, идем из этого хлева. Здесь все провоняло. — Он опять поворачивается к Тредупу. — Врешь ты, парень. Но мы еще до тебя доберемся. И тогда лопнет твоя черепушка. Все вы тут прогнили, истлели. Падаль, дерьмо, гонококки!

Помолчав, он опять взрывается: — Да, гонококки вы! Подлые, коварные гонококки! Но мы вас обезвредим, ядовитые семена, и тебя, и твоего Штуффа. Прошприцуем вас, гонорейщиков.

Шатаясь, он выходит, сопровождаемый Плошем. Тредуп ложится щекой на письменный стол и закрывает глаза.

В редакционной комнате на продолжительное время наступает покой. Тредуп вроде спит. Но вот отворилась одна дверь, вторая. В экспедиции скрипнул барьер.

Тредуп приподнимает голову и, моргая, щурится на дверь: «Какого еще мучителя опять принесло?»

Но в комнату входит Штуфф, совершенно неузнаваемый Штуфф — лицо бледно-серое, мешки под глазами набухли. Плюхнувшись на стул, он смотрит перед собой остановившимся взглядом.

— Меня расстреляли, — сообщает он. — Стерли с лица земли. Конец. — С озабоченным видом принюхивается. — Где рукопись, Тредуп? Они прочитали? Понравилось?

— Нет, не читали. Они хотели меня убить.

— Ну и везучий же ты, Тредуп. Хоть бы меня кто-нибудь пристукнул.

Взяв рукопись, он тупо разглядывает ее. Серый, неопрятный, опустившийся старый человек. Затем рвет ее на две части и, еще раз посмотрев на листки, бросает в корзину.

— Кончился Штуфф. Начинается владычество династии Гебхардта. Тихонько, легонько, лишь бы не сделать бо-бо противнику. Меня связали, Тредуп, запретили кусать красных.

— Ничего, — говорит Тредуп. — А что бы ты от этого имел? Одни неприятности.

— Династия Гебхардта с кудряшками и реверансиками. Пукайте, только тихо. А вонь одеколоном не перешибешь.