Эмма Скотт - Не дай мне упасть

– Проклятие нефритового дракона?

Тео одарил меня странной улыбкой.

– Сейчас расскажу, – пообещал он. – Тогда мне казалось, что скорпион – это круто. Я понимал, что отец будет в шоке. В Неваде запрещено делать тату несовершеннолетним. Но я знал парня, который знал нужного парня.

Я рассмеялась.

– Я тоже знала парня, который тоже знал парня, – сказала я, показывая ему звезды на среднем пальце.

– Они все еще существуют, делают тату очень дешево и бесят родителей. Так или иначе, процесс занял четыре часа, и пока я был там, другой художник работал над клиенткой. Женщиной средних лет. Она только что потеряла дочь в автомобильной катастрофе и делала татуировку ангела с лицом девушки и датой ее рождения.

– О боже, это так печально.

– Я не видел ее с того места, где сидел, но слышал историю. Сидел и слушал, как женщина делится всем с художником. Я был шестнадцатилетним панком. И не мог понять, почему какая-то женщина изливает личную трагедию совершенно незнакомому человеку. Но она продолжала говорить о своей дочери, иногда плача, иногда смеясь. Она даже рассказала о моменте, когда узнала, что ее ребенок погиб. И все это время я думал о том бедняге, который делал ей тату. Должно быть, он мечтал оказаться где-нибудь в другом месте.

Я кивнула, но никак не прокомментировала. Глаза Тео были устремлены на улицу, но на самом деле в прошлое. Я не хотела, чтобы он замолкал.

– Ее татуировку закончили раньше моей. Женщина посмотрела на нее в зеркало и заплакала. Мастер был похож на Честера из группы Linkin Park, но он обнимал ее. А женщина погладила его по щеке, как будто он был ее сыном. Клиентка призналась, что он сделал ей величайший подарок – ее дочь, такой, какой она хочет ее помнить, и теперь она может смотреть на нее в любое время, когда захочет. Стоит только взглянуть на свою руку, и дочь тут как тут.

Тео смотрел прямо перед собой, поверх прохожих, улиц и неба. Я думала, что это конец истории, но потом он наклонился и положил руки на колени. Кончиками пальцев провел по линиям скорпиона на своей руке.

– Ее звали Хелен. И я никогда не забывал ее. Когда пришло время поступать в колледж, родители настаивали, чтобы я стал графическим дизайнером. Компьютеры, технологии, веб-сайты – вот где деньги. Если бы мне давали доллар каждый раз, когда отец отправлял меня учиться на графического дизайнера… – Он покачал головой. – Я хотел рисовать, а не работать с компьютерами. Я хотел, чтобы реакция между искусством и аудиторией была немедленной. Настолько, насколько это вообще возможно. С близкого расстояния и лично. Кроме того, я не очень-то общительный парень. Не большой болтун… – Его глаза метнулись в мою сторону. – Разве что с тобой.

Я улыбнулась.

– Продолжай. Пожалуйста.

– Я вспомнил, как эта женщина рассказывала татуировщику о своей дочери. Как художник слушал ее, словно священник или бармен. Все это время он использовал свой талант, чтобы создать произведение искусства, которое каждый может увидеть на ее теле, но в то же время это для нее одной. Искусство напоказ, но совершенно личное. Я захотел так же. И теперь занимаюсь этим. Ко мне приходит клиент, и я слушаю. Не только то, какую татуировку они хотят. Я слушаю их истории. Слушаю и делаю все возможное, чтобы на картинке передать их чувства. – Он повернул запястье, еще раз погладил имя под скорпионом, затем откинулся на спинку скамьи и засунул руки в карманы. – Вот так все и случилось.

Я прижалась щекой к плечу Тео.

– У тебя когда-нибудь был кто-то вроде Хелен?

– Несколько. Пара ветеранов иракской войны. Они приходят за татуировками важных дат, например время командировок. Или набить эмблему своей роты, чтобы почтить память парней, с которыми служили. Они рассказывают свои истории. Или иногда приходят молодые женщины. И они всегда немного нервничают из-за татуировки на животе или бедре, переживая, что толстые или что-то в этом роде. Сначала шутят и говорят, что им нужно похудеть, если они собираются показывать эту тату. Но после того как дело сделано, они гордятся татуировкой. Хотят показать себя такими, какие они есть. Это хорошие люди.

Тео помолчал с минуту, потом посмотрел на меня, поймал восхищенное выражение на моем лице и заерзал на скамейке.

– Ладно, время рассказов закончилось. Теперь я готов чего-то выпить.

Мы двинулись по улице в поисках кафе. Я украдкой поглядывали на мужчину рядом с собой. Теперь я понимала, что Тео в худшие моменты жизни был рядом не только с Джоной. Он поддерживал многих других людей. Принимал их боль, слушал ее, разбирал на части. Раскрывал ее и возвращал им в виде произведений искусства. И они уникальны сами по себе, точно так же, как боль уникальна для того, кто ее несет.