Михаил Каюрин - Кацап

— Гриш, а что ты будешь делать, когда домой вернёшься? — спросил Кацапов, вглядываясь в извивающиеся языки пламени.

— Во-первых, вначале надо по-умному сбыть золотишко, — после некоторого размышления ответил Григорий. — Чтобы не объегорили какие-нибудь проходимцы. Потом уж буду думать, как распорядиться деньгами и чем заняться.

— И всё-таки?

Григорий на миг задумался, словно взвешивая в уме, стоит ли предавать огласке давнишнее желание, и сказал:

— Мечта у меня есть, Сано, — голос его прозвучал как-то необычно тепло и трогательно. — Избу хочу поставить на берегу Байкала, добротную. А потом привести туда красивую жену. Хохлушку с длинной косой. Я видел такую деваху в Улан-Удэ! Чернобровая, грудастая, кровь с молоком! А как она пела, Сано! У-у! Голос звонкий, искристый. За душу берёт и кровь закипает от страсти!

— Где ж ты такую красавицу найдёшь? — удивился Александр. — В Хохляндию, что ли, за ней поедешь?

— А что? Денег у меня теперь на всё хватит! — хвастливо заявил Григорий. — И дом построю, и лодку куплю, и за хохлушкой съезжу, если в Забайкалье не отыщу.

— А я вот даже ума не приложу, куда потрачу свои деньги, — как-то невесело сообщил Кацапов. — Когда вербовался на прииск, думал, вернусь в деревню, накуплю подарков всем родственникам, а потом помотаюсь по стране, мир посмотрю. А сейчас даже не знаю, чего мне больше хочется: шумной городской жизни или таёжной тишины. Женатиком я уже побывал по дурости.

— Ты был женат? — удивился Григорий.

— Бы-ыл. Матушка моя постаралась, подыскала богатенькую невесту, — усмехнулся Александр. — Остались мы с матерью на мели после смерти отца… Большевики забрали у меня под расписку две лодки, но так и не вернули ни одной. Как жить дальше? Наша семья из поколения в поколение занималась сплавом руды, да леса. А без шитиков — что? Полный крах. Пытался подрабатывать вначале — бараки строил. Потом эта кормушка быстро закончилась. Бараков больше не требовалось. На шее — мать-белоручка, не приспособленная для работы, да брат инвалид. Лошадей и корову продали, жили огородом. Вот мать и надумала женить меня.

— Девка-то, хоть красивая? — поинтересовался Григорий.

— Была бы красавица — на бедняка не позарилась бы.

— Неужто страхилятина какая?

— На лицо-то ещё, куда ни шло — смазливая бабёнка, но уж больно худая. Жердь в стогу сена и та толще, — снова усмехнулся Кацапов, вспомнив бывшую жену.

— Зачем согласился жениться на ней?

— Сам не знаю, — пожал плечами Александр. — Может, потому что доброй она оказалась, послушной. Думал, стерпится, слюбится, не все ведь по любви сходятся. Может, так бы оно и получилось, если бы не одно «но».

— Колдунья, поди, какая-нибудь, — забежал вперёд Григорий с предположением.

— Не-ет, бабья икра в ней мёртвой оказалась. Не завязывались у неё дети почему-то. Сводил к докторам, а они развели руками. А без детей как? Зачем жить с пустышкой, верно?

— И ты развёлся?

— Перед тем, как в армию идти, ушёл я от жены ненаглядной. Богатством её так и не удалось воспользоваться — всё имущество в колхоз ушло. Стала моя Нинка-жердинка обычной колхозницей, палочки зарабатывала в конторской книге, вместо денег, — на лице Кацапова скользнула горькая усмешка и тут же пропала.

— Да, не повезло, — посочувствовал Григорий.

— А я думаю — наоборот, не позволил себя сцапать раньше времени. По мне свобода и независимость лучше всего на свете. Семьёй надо обзаводиться тогда, когда душа сама этого захочет.

— Как узнать, когда эта душа сама захочет? — в раздумье проговорил Григорий, глядя поверх костра куда-то вдаль, на противоположный берег Алдана.

— Тебе же захотелось привести в дом хохлушку?

— Ну, да.

— Так вот, это и есть зов твоей души. Это она подсказывает тебе, что следует делать.

— А твоя что подсказывает?

— Моя сейчас тревожится отчего-то, Гриша, я чувствую это, — серьёзным тоном сказал Кацапов. — Сердце у меня по-другому начинает толкаться в предчувствии опасности. Внутри организма будто огонь какой-то загорается, горячо становится в груди.

— В пятки сердце не уходит? — рассмеялся Григорий.

— Нет, в пятки оно у меня никогда не уходит — тайга наделила смелостью, а вот опасность я всегда наперед чувствую, — не обращая внимания на подковырку, ответил Александр без улыбки. — Видать, от отца передалось. Он опасность всегда предчувствовал и заранее к ней готовился.

— Ерунда всё это, предрассудки, — после длительной паузы проговорил Григорий. — От недоедания твоё сердце неправильно толкается, от слабости. Вот похлебаем наваристой ухи, наберёмся сил — и всё пройдёт, вот увидишь. Застучит твоё сердце, как часики.