— Расчетец ведем, простите.
Родион молча подтолкнул Куземку к двери, бросил Ваське через плечо:
— Оно так. И то ладно.
Но что гулевану рубль! С Куземкой потащился в кабак Родион, да по пути к ним пристал Артюшко Шелунин. Завистливыми темными взглядами проводили их прочие казаки. Она и так вроде бы ничего, чарка-то, а в мороз — куда как с отменной пользой: не только веселит душу, но и кровь разбивает, греет.
Харя явно скучал. В кабаке из бражников были лишь два вконец пропившихся посадских. Без шуб, в одних рваных холщовых рубахах, они жались спинами к печи, робко и умоляюще поглядывая то на целовальника, то на вошедших казаков.
— Сатана ты, Харя, есть! Разве пожалуешь кого вином! — громко произнес Родион.
— Их полк жалеть никак не приходится!
— Сатана, — повторил атаман скорее в похвалу Харе, чем в осуждение.
Бражники ободрились, склонились в низком поклоне, бросились ладонями вытирать лавку, на которую собиралась сесть вошедшая компания. Заискивающе сыпали щедрые похвалы атаману:
— Молодец-удалец Родивон Иваныч! Дай бог доброго здоровьица тебе и твоим деткам, и приплода скота всякого!..
— Ай винца захотели? — участливо спросил он, подзывая и раздразнивая пропойц.
— Хоть самую малость! — подлетели они.
Родион поставил их испитыми, зелеными рожами к двери и пнул под тощий зад одного и другого. Мужики попадали у порога — матер атаман и ловок — и, почесывая занывшие зады, отступили к печке. Обидчиво задрожали их изжеванные, запекшиеся губы — вот-вот расплачутся. Но Родион понимал, как тяжко бражнику с похмелья, весело крикнул Харе:
— Дай им по чарке, расчетец на мне!
Харя послушно разлил водку, расторопный кабацкий служка принес Родиону вонючую трубку с табаком. Атаман высек огня, прикурил и стал смачно попыхивать в потолок белым дымком. Целовальник с опаской посмотрел на дверь.
— Гнева воеводы боишься? — Родион перехватил Харин короткий взгляд. — Не страшись. Царь дозволил курить служилым людям. Только ясачным заказано накрепко зелье табачное, чтоб они через то соболей не лишались.
— Неужто государь-надежа прислал добрую грамотку? — зарадовался целовальник.
— Оно так.
Курение табака в Сибири было запрещено еще в 1618 году. Спустя пятнадцать лет за такой дерзкий поступок полагалась смертная казнь. Но потом государь и Сибирский приказ подобрели к курильщикам, казенный табак пошел на торги во все города и деревни. Правда, нет-нет да и привозились из Москвы строгие приказы о запрете той торговли, последний такой приказ пришел на Красный Яр в начале 1652 года. Царь Алексей Михайлович грозился резать носы и пороть ноздри за курение и продажу табака.
Пока Родион сладко посасывал постукивающую о зубы трубку, бражники разделались со своими чарками и в благодарность атаману охрипшими голосами затянули песню, поглядывая на него, не раздобрится ли еще:
Как за реченькой за Качею казак гулял,
Ковыль-травоньку рвал.
Огонечек он клал да раскладывал,
Свои раны он развязывал, приговаривал…
Родион любил эту грустную песню, сейчас он, облокотясь на стол, собрал в горсть свои черные пышные кудри и слушал. И такою неудержимой тоской повеяло на него, что ему реветь захотелось. Он схватил в кулак свою чарку и, ни с кем не чокаясь, выпил разом. И когда вино пробежало горлом, атаману сделалось чуть полегче. А бражники хрипели, воодушевляясь:
Уж вы, раны мои, вы тяжелые,
Тяжелым-то тяжеленьки,
Ко сердцу-то подошли ко ретивому.
Видно, смерть мне пришла, добру молодцу.
— Когда Архип Акинфов вешал аманатов, среди них был шаман, — задумчиво проговорил Родион. — Так сказывают, что по сю пору мертвый он по глухим ночам ходит и созывает киргизов воевать Красный Яр.
— Лукавство то, обман, — оскалил крупные зубы Харя. — Ежели человек мертвый, он немой.
— Молчи! Шаман, толкую тебе, — недовольно сказал Родион.
— А хоть бы и шаман.
Родион сам налил себе до краев чарку из поставленного Харей на прилавок широкогорлого глиняного кувшина, сощурился на нее, словно приценивался, и вдруг спросил у Куземки:
— Жалованье сполна получил?
— Кабы этак!
— Мучитель он, Васька, и сучий сын, — выругался атаман. — Мы живота не щадим, развоевывая киргизов и прочих немирных людишек, а Васька последнюю деньгу у казака норовит выхватить, по миру голышом норовит пустить. А как бражничает он у тебя, Харя? Поди, безденежно?
— У нас с ним свой счет, — уклонился от прямого ответа целовальник.
Читать дальше