Анатолий Чмыхало - Дикая кровь

— Пугливы.

Уговорил Куземку потягаться, кто подюжее. Отошли от костра на укатанный до блеска зимник, ухватились друг за друга и давай кружиться, ровно девки в хороводе. Родион попробовал раз и другой подсечь Куземку ловкой подножкой, да сам еле устоял, хотел оторвать от земли — не вышло. Рассердился Родион не на шутку, засопел, а Куземке что? Перевел дух Куземко и усмехнулся.

— Давай-кось сызнова… сызнова…

Атаман упрел, отпустил казака, сплюнул в сторону. Вот и матер, в самую силу вошел, а одолеть удальца не смог: дрожь у атамана во всем теле, ухватист и дюже плечист Куземко.

Так ни с чем и подался атаман дальше. А вслед ему булыгами полетели Артюшкины, обидные для Родиона, слова:

— Пасмурен чтой-то атаман!

Возвращаясь в город, в один из дней отклонились далеко в сторону, приняв чужой след за свой. Снег повалил густыми хлопьями, напрочь ослепил казаков и коней — ехали на двух розвальнях, и Куземко с Артюшкой угодили в глубокий овраг, раскатились и опрокинулись в колючий шиповник, выбрались кое-как. Затем еще долго кружили по заснеженной степи, пока с подветренной стороны не наткнулись на юрту, приняв ее сначала за стожок сена. Артюшкин конь, что шел первым, оледенелой мордой уткнулся в припорошенный снегом войлок и остановился.

— Чудо! Куда-то приехали! — крикнул в буран Артюшко. — Угодили в улус.

Подошел Куземко, высунулся головой из воротника тулупа и удивился глубокой тишине в степи. Не поверил Артюшке, снял задубевшие на морозе рукавицы, ткнул пальцем в податливый войлок. И, как бы в ответ ему, где-то внизу тонко тявкнула собачонка, а минуту спустя чья-то сильная рука схватила Куземку за рукав тулупа и потянула к себе. Куземко сделал несколько неверных шагов, едва не упал, и вдруг оказался в юрте.

Юрта была просторной, богатой. На ее стенах, прикрывая решетку, висели тонкие бухарские ковры, а на коврах — монгольские и бухарские кривые ножи, колчан с луком, сабля. Напротив двери, укрытая от чужих глаз занавеской, стояла кровать. Когда Куземко шагнул в юрту, он заметил, что камковая пестрая занавеска чуть колыхнулась.

— Где кочуешь? Какой кости будешь? — хозяин повернулся к Куземке, и они удивленно отскочили друг от друга. Хозяином юрты оказался одноглазый качинец Курта. Он отпрянул к коврам, готовый схватиться за оружие и драться. Но Куземко сказал ему мягко, миролюбиво:

— Конь о четырех ногах и то спотыкается. Разве мне было известно, что ты купил девку?

Курта сверлил Куземку пронзительным глазом, а глаз при красноватом, приплясывающем свете костра казался еще страшнее и зловещее. Курта не верил мирным словом незваного гостя, не верил он и душевной улыбке, озарившей лицо русского. Зачем казак ехал к Курте в непроглядную снежную круговерть? Уж не затем, чтобы покаяться в той схватке, когда он разбоем отобрал у Курты Санкай.

Обласканный теплом, ничего не подозревавший Артюшко бойко затараторил, сбрасывая с себя заиндевелый тяжелый тулуп, отдирая с усов и бороды ледяные сосульки и устраиваясь на кожаных подушках поближе к очагу. Потеряться в степи в свирепый буран нехитро, найдут потом в сугробе замерзших, что колоды, и похоронят. А теперь уж опасаться нечего — ложись у очага и спи сколько влезет, а стихнет непогодь и в город захочется — хозяин проводит, ему только скажи.

Курта по-прежнему не сводил хмурого взгляда с Куземки. На Куземку же вдруг напал смех, казак еле держался, чтобы не расхохотаться во всю мочь. Отвернувшись от Курты, он снял кушак, принялся стряхивать снег с тулупа, с треуха.

— Давай грейся у огня, бачка, — веселея, сказал Курта.

И все-таки хозяин юрты был настороже. От этого посещения он не ждал для себя ничего доброго. Курта боялся, что казак опять отнимет у него и увезет Санкай. Араку и жирную баранину Курта подавал на оловянном блюде сам, и был он неожиданно для Куземки приветлив и разговорчив.

Арака скоро согрела казаков, они раскраснелись, нехотя поднялись с подушек, засобирались в дорогу. Куземко из-под бровей украдкой поглядывал на камковую занавеску, уверенный, что за нею, на кровати, сидит Санкай, что ей сейчас хочется встречи с ним, с Куземкой. Но Курта не покажет ее гостям, он строг и непреклонен в обращении с ней, и занавеска больше не шелохнется.

К полуночи буран вновь взбесился, попричитал и совсем стих, проглянула стылая, в радужных кольцах, полная луна. Теперь можно было ехать в город. Хозяин вызвался проводить гостей, показать им самую короткую дорогу, по которой он ездит на Красный Яр. Курта приглашал Куземку и Артюшку приезжать к нему еще, есть арака, есть айран. А голос Курты между тем звучал трусливо и отчужденно.