Ангел Каралийчев - Рассказы

Русалка подлетела к загону, где уже спал пастух, спустила козленка за забор и стремглав полетела к огонькам, мерцавшим внизу, в Секулово село…

Как легкий ветер, Струна пробралась в окно. В комнате было темно и тепло. Секул лежал на спине, широко открытыми глазами глядя в потолок. Горе и заботы камнем лежали на сердце, и он не слышал, как появилась Струна. Белая фигура наклонилась над колыбелью, просунула пальцы под одеяло, схватила теплое тельце сонного ребенка, прижала его головку к отвердевшим грудям, впилась в щеку неистовым материнским поцелуем.

Секул приподнялся посмотреть, кто шелестит возле колыбели, кто душит маленького. Струна дала грудь сыну и, отыскивая в темноте взгляд Секула, боязливо прошептала:

— Секул, я вернулась. Пустишь ты меня снова лечь тебе на руку?

Благословенная долина, услада человеческой души! Пойменные луга вьются вдоль берегов Вита, сады цветут, пчелы на межах как золотые капли падают на землю. Старый кладоискатель дед Цвятко по прозвищу Моль лежит на спине и смотрит на высокие белые облака. Дивную пыль поднимают небесные стада. Где-то далеко поет работящая хозяйка, вскапывает землю. Две ласточки машут хвостиками-ножницами, долго трепещут крыльями, чирикают у скал и садятся на обрыв, уцепившись за камень над Змеиной пещерой. У замкнутой пещеры словно капель звенит колокольчик. В пещере — подземный дворец угленского змея. Там спрятан древний клад: два котла золотых да серебряных денег. А на полу пещеры сидит на камне каменная Славянка. Из глаз ее льются слезы, и прозрачный ручей течет на волю через трещину в скале. В темной пещере светло от золотой чешуи огромного ужа. Двести лет лежит он у котлов с деньгами, подняв голову, сторожит клад…

Дед Цвятко поднялся и побрел через луг вдоль реки, к излучине, у которой заглохли колокольцы озорных ягнят. Старик свернул к ручейку под скалой. Там он снял с плеча торбу, достал краюху ржаного хлеба, ножик и деревянную плошку с крышкой, в которой держал соль. Отрезал ломоть хлеба, окунул его в ледяную воду, и сухой хлеб зашипел. Дед Цвятко перекусил, потом опять вышел на луг. Глаза его блуждали по тысяче травинок, которые пробивались из-под земли. Здесь должна расти разрыв-трава; ею можно отпереть камень и взять клад угленского змея. Она где-то здесь среди белых столбиков подорожника, возле лютиков, под крыльями синих мотыльков. Но где? Всю жизнь ищет ее дед Цвятко. Уже и глаза его уморились искать, и стариковская душа истомилась надеждой.

…Однажды вечером двести лет назад змей выполз из пещеры. Стояла ночь. Он распахнул крылья и взмыл над Угленом. Село спало. Кротко шелестела листва тополей. Крупные осенние звезды каплями падали в омуты Вита. У излучины, где лежат росистые луга, купалась целая стая русалок. Их серебряные одежды блестели на темной траве, будто паутина на черной пахоте. Змей пролетел у них над головами, махая огненными крыльями. Русалки всплеснули руками, заахали и подняли к небу околдованные глаза. Месяц залил светом их мокрые плечи. Ночь покраснела от огня змеиных крыльев, как стыдливая невеста. Молодой змей описал огненное колесо над тополями, приставил руку ко лбу и стал смотреть в темноту. Где-то далеко у ветхого Быркача мигает огонек. Темные копны как немые стражи стоят на токах. Золотая айва светится в садах. Богородицын цветок — астра — клонится к земле румяным росистым челом и мечтает, чтобы его сорвали и прикололи на теплую девичью грудь. Девушки вышивают золотыми и серебряными нитками свадебные дары, поют медовые песни и ждут на посиделки угленского змея.

Угленский змей обернулся посмотреть на месяц, что потихоньку опускался за Белый камень, и полетел на огонек. Он опустился к каменной колоде, смочил лоб прохладной водой, и огненные крылья его мигом почернели. Змей сел на траву и прислонился к тополю.

Достал из-за пояса большое яблоко и разрезал его. Это яблоко он взял прошлой ночью из корзины, что набрала Ангелина. Нынче вечером она выйдет к нему в свадебном наряде, когда месяц скроется за Белым камнем. Как пропадет месяц, в волосах ее засветится светлячок. Обнимет змей белолицую девицу поперек спины, а она обовьет его шею горячими человечьими руками… Волчьей жадностью загорелись глаза у змея. Он встал и пошел по улице. Село дремало. Цикады заиграли свадебную песню.

— Славянка, сестричка, подай мне коралловые бусы! Разве не белая у меня шея — белая, как голубиное перо!