Анна Каменова - Вблизи Софии

Бабушка Катерина оторвала нитку и убрала в кошелку намотанное до конца веретено, раздувшееся посредине, как живот откормленного щенка. Она отодвинула кошелку к стене и прислушалась к разговору. Женщины не спешили расходиться. Дома у них все из рук валилось, только и думали — узнать бы что-нибудь новое, услышать, кто и как приготовился к отъезду.

Об этом и велась беседа.

— Я говорю хозяину: хоть бы недалеко от села, чтоб можно было прийти да вспомнить — там был двор Карагёла, там — Гёздере.

— А мы, как уедем, уж и не увидимся. Какие только соседи попадутся? Дал бы бог хороших. Человек добрым словом гору сдвинет. Ведь и там люди живут. Не съедят же нас.

— А у нас спора нет, куда ехать. У меня три сестры в Софии. У мужа — братья. Всё и нам местечко найдется.

— Ох, уж эта София! — наконец вмешалась бабушка Катерина. — Кто откуда ни едет — все в Софию. Вот и нас хотят туда же. Я старику говорю: поедем опять в село, а он — нет, не хочет с сыном расставаться.

Старуха укоризненно взглянула на Аничку, будто та была во всем виновата. Но веселый нрав быстро пересилил горе. Ее тонкие губы вытянулись в лукавой улыбке:

— Видно, придется мне купить сумку и ходить, как учительница, за покупками.

Она повесила на руку корзинку с веретенами и важно прошлась по комнате.

— И как это ты можешь смеяться, бабушка Катерина? — сказала Джина.

— А что ж, сесть и реветь, вроде вас?

— Бабушка Катерина, а ты бывало, как соберемся, все нам пела, — отозвалась какая-то хохотушка.

Старуха покачала головой. Смех замер у нее на губах. Прежняя тяжесть сдавила сердце.

— Один рот и для песен и для плача, — сказала она, вздохнув, — сейчас мне больше плакать хочется. О смерти, а не о песнях думать приходится.

Женщины разошлись. Стоименка тоже собралась домой. Аничка вышла по хозяйству. Вдруг дверь снова распахнулась:

— Бабушка Катерина, мама!

Худенькая, бледненькая сероглазая девушка остановилась на пороге. Она прижимала обе руки к сердцу, словно старалась удержать его в груди.

— Спренчо приехал в отпуск на два дня. А если они уедут, что будет?

Ее тяжелые косы упали почти до колен. Иглика села рядом с матерью и зарылась головой в ее фартук. Стоименка хотела было отругать дочь, но пожалела ее.

— Тебя не спросят. Будет то, что скажет отец.

— Мама, да мне же с ним жить, а не отцу!..

— Ты что, с ума сошла из-за этого Спренчо? Мала еще о замужестве говорить. Даже приданое не приготовила.

— Он меня и без приданого берет.

— Да ты совсем еще дитя, — вмешалась бабушка Катерина, — и в хозяйстве ты ничего не смыслишь.

— Бабушка, я все равно уйду к нему, так и знай! Я слово дала.

— Ты отцу-то не проговорись, — сказала бабушка Катерина, — а то он тебе всыплет…

— И как мы ее отпустим в Герман? — вздохнула Стоименка. — Совсем ведь там без родных будет. Нет, подождем. Вот все устроится, посмотрим, кто где, тогда и замуж выдадим.

— А зачем вы записались в Новую Загору?

— Отец так решил.

— Хоть бы меня спросили!

— А они нас спрашивали? — оборвала дочь Стоименка. — Довольно! Каждый день и встаем и ложимся с этими разговорами. Куда ты от нас денешься?

— Ну да, а когда Спренчо придет со службы, что он, меня искать, что ли, будет? На другой женится. Бабушка, скажи хоть ты ей!..

Девушка бросилась к старухе, прижалась к ней. Чистые девичьи слезы точно смыли досаду, накопившуюся в душе старой женщины. Она провела рукой по лицу внучки, еще не обветренному и не огрубевшему от солнца и забот, погладила ее шелковистые волосы. По старческим узловатым пальцам, обезображенным годами и тяжелой работой, разлилось живительное тепло. Бабушке Катерине на миг показалось, что руки ее снова ловки и гибки, что и к ней вернулась молодость. Как хорошо понимает она горе внучки! Она найдет сейчас теплые и ласковые слова, чтобы утешить ее. Но в это время раздался громкий голос зятя, незаметно вошедшего в комнату:

— Женихи, что ль, все перевелись, что ты так ревешь? — насмешливо сказал Гроздю.

Он толкнул ногой один из трехногих стульев, оставленных женщинами посреди комнаты, тот перевернулся.

Иглика никогда не решалась возражать отцу. Как он ее ни огорчал, она смирялась. Но сейчас, смахнув слезы жестким бабушкиным фартуком, она встала:

— Да и девушки тоже не перевелись. Где мы потом встретимся, коль разбросает нас в разные стороны? А я за другого не выйду, так и знай!

— Если любит, на краю света сыщет. Ну, хватит чепухой заниматься, подумаем лучше, что делать будем, как жить дальше. Я тебя дома искал, — мрачно сказал он жене. — Пойдем собираться. Не сегодня-завтра постучат к нам в дверь те, с портфелями.