Вадим Сикорский - Капля в океане

— Как ты похудел, осунулся, — сказала мать, глядя на него нежными, еще совсем не тусклыми глазами. — Но ничего, вроде бы здоровенький.

— Это полезно, физический труд на свежем воздухе. Потом расскажу, а пока я голодный. Пойдем вместе на кухню, я помогу. Вот еще прихватил шпроты, банку рыбы в томате, сосиски.

— Да куда ты! У нас есть обед. Я все разогрею, поставлю чай, а ты посиди отдохни. Вот письмо от Марины, отдохни.

Это было обычно: если Марина уезжала, то присылала сюда, чтобы не пользоваться почтой «до востребования».

— Ладно, я быстро прочитаю и приду помочь.

— Не надо, я сама.

— На дачу ездила?

— Разок с Сонькой.

— Купалась, конечно?

Она хитро улыбнулась.

— Конечно.

— Ну, пока еще скучно. Ни льда, ни снега, ни метели…

Она засмеялась. Повернулась и тихо зашелестела на кухню. Был Король Лир, а это — Лира. Он сел на тахту, распечатал конверт. И сразу прирос к письму.

«Родной мой, я поняла, что слишком люблю тебя, и не так, как бы ты хотел. Слишком люблю, чтобы делить тебя с кем-то. Ни сестринского, ни материнского, чтобы я все прощала, — такого чувства не получилось.

После поездки к тебе все думала, мне было тебя жалко до слез. Да еще и больной. По дороге обратно я все плакала и все думала о нас с тобой. Но вдруг четко поняла, что ты вернешься не ко мне, а к ней, к с в о е й В е р е. Я как представила — всей душой даже ахнула! — и осознала, что не смогла бы этого пережить. Мне показалось это так дико, неестественно, даже противоестественно, невероятно! Я как представила, то не поверила поначалу. Не могу, и все! И знаю, что все так, и представляю, но не верю. Знаю, вижу прямо, как ты обязательно возвращаешься к ней, а что-то во мне говорит: не может быть! Он же вернется ко мне, как же иначе!

И вдруг все-таки до меня дошло окончательно, и сразу такая боль. И кровью мне сразу всю душу обварило, как кипятком. Он, такой родной, мой, и не ко мне! А к другой! К своей жене! Нет, что хочешь со мной делай, так нельзя. Это дикое, невероятное, невозможное! Ведь мы с тобой и есть те две половинки, о которых говорил Платон, созданные друг для друга. И надо же, мы нашли друг друга, я это точно знаю, точно чувствую. Такая редкость, лотерейная редкость! Ты мой, и все. А я твоя. Я тебя все время так ощущаю и знаю, как будто ты мой муж. Впрочем, муж — слишком мало. Даже, как-то обедненно. Ты даже еще больше мой.

И, оказывается, ты не мой. Да, да, совершенно точно, словно бомба разорвалась передо мной: он не мой! Да, я ясно поняла: ты все равно не мой. И что бы я ни делала, ни говорила, все равно не мой! И оттого-то и вернешься не ко мне, а к ней, к другой. И именно теперь, когда все вокруг так серьезно. И надо, чтобы я тебя хорошенько выходила и кормила по-человечески, вовремя.

И я поняла, что не переживу этого и не в силах больше так. Лучше уж ты останешься совсем мой навсегда, вот так, в моей душе. Иначе я тебя потеряю по-всякому, и так, как сейчас, и еще так, как ты этого не понимаешь и не поймешь. А сохранить тебя и мою любовь в душе — в тысячу, в миллион раз дороже для меня.

Ты можешь быть абсолютно уверен, что у меня никого никогда больше не будет. И все твои пошлые шуточки, что сейчас не такой век, все стало проще и массовей, и даже женщины и любовь, и на все смотрят вроде бы теперь не так, все это чепуха. Я в это не верю и никогда не поверю. И ничего ровным счетом нисколько не изменилось. Особенно такая любовь, как моя. То есть настоящая и такая, как велено судьбой.

А твои сексуальные революции какая-то чепуха. Это я точно знаю. И я знаю, что теперь останусь с тобой больше, чем без тебя! Ты никогда ни на что не решишься. Слишком приковала она тебя, твоя Вера, каким-то злым гипнозом.

Ну, а теперь прощай. Прости. Больше не могу писать.

И не звони мне, не надо. И не пиши. Может быть, когда-нибудь потом душа утихомирится, и мы сможем говорить спокойно, как давние друзья. А сейчас пожалей меня, и не звони, и не пиши. Не будь эгоистом, не возникай никак.

Я и раньше так думала, но всегда решаюсь, созреваю для чего-то долго. Но уж если решусь, то все. Так вот, я решила твердо и бесповоротно. И характера у меня хватит.

Прощай. Марина».

Аскольд Викторович перечитал письмо еще и еще раз. Он был потрясен. А потом вдруг испытал какую-то странную детскую обиду. Ну почему именно сейчас, в день его возвращения! Как все-таки жестоко! Могла бы потом. А то без всякого предупреждения! Ведь так все хорошо было, черт бы побрал эту любовь!

Никак не ожидал от Марины. Такая мягкая, нежная, покладистая…