Аскольд Викторович, подбежав, крикнул «Давай!», и они стали вместе поднимать сосну. Совсем рядом грохнулся еще один огромный ствол.
«Ветер, стихни! Стихни, стихни, ради бога, стихни! Ради бога, ради этого парня, ради всех!» — мелькали молитвенные слова. А потом Аскольд Викторович в отчаянии стал кричать, повернувшись к далеким оставшимся. Слабый ветер чуть усилился, кругом еще больше затрещало, и земля совсем загудела от рушащегося леса. Теперь деревья уже не казались жертвами огня, они сами, словно литые чудовищные палицы, били плашмя землю. И со всех сторон люди, будто кузнечики, в испуге поскакали по черному лесу к зеленому оазису, в единственно безопасное место. Если есть страшный суд, то он такой, с гигантскими небесными, чугунными с золотым отливом булавами и палицами, — на головы, на хребты грешным насекомым.
И вдруг все смолкло. То ли попадали подвыжженные сосны, то ли унялся ветер. Аскольд Викторович с новой силой заорал своим наконец-то сработавшим, наконец-то общественно пригодившимся, могучим иерихонским басом:
— На помощь! На помощь! Умирает! Сюда-а!
И ему старательно помогал Клененков музыкальными переборами, повторяя слова Аскольда Викторовича, словно эхо.
Послышалась команда дружинника:
— Семенов, Грушкин, Волчков, за мной! А вы и вы бегом за врачом! На стоянку!
Светов на мгновение пришел в себя, застонал и опять потерял сознание.
— Поднимай сосну! — неожиданно скомандовал Аскольд Викторович.
Дружинник сказал:
— Погоди! А плечо ему не повредим?
— Лучше бы перепилить сук, а пилы-то нет. Рубить — еще больше рану раздерешь.
— Грушкин, бегом куда хочешь, без пилы или топора не возвращайся! — крикнул дружинник.
— Что ж делать-то? — растерянно бормотал Клененков.
— Ножа ни у кого нет?
— У кого лопата острая? — вдруг вскрикнул Клененков.
— У меня. И оселок с собой, — сказал хозяйственный грузчик, сосед Грандиевского и Клененкова по шалашу.
— А ну, попробуй перережь шлею противогаза. Задохнется.
Тот быстро вынул неизвестно откуда добытый оселок, поточил лопату и стал перерезать шлею ловкими, спокойными движениями.
— Держи за ручку лопаты, — сказал он Грандиевскому, — да свободней, чтоб как бы висела.
Тем временем подоспели остальные.
— Теперь-то мы сосну поднимем! — вскрикнул Клененков.
— Кровь хлынет. Не надо, — ответил невероятно спокойно и руководящим тоном Грандиевский.
Наконец шлея была перерезана, и голова раненого освободилась из петли.
Огонь подступал. Все стояли, не зная, что делать. Многим было стыдновато, что сразу побежали на выручку только Клененков и Грандиевский. И они суетились, стараясь помочь хоть как-то. Один даже стал ненужно отламывать мелкие веточки с убийцы-сосны. А грузчик усердно перерезал лопатой сук. И перерезал бы, если бы не подоспели врач с санитаром. Доктор был новый, хирург, заменивший заболевшего. Быстро все осмотрев, он велел поднять сосну.
Ствол приподняли. Врач наклонился над раненым, что-то быстро сделал и приказал унести на носилках. Сук кровавым концом вонзился в черную золу.
Все медленно пошли вслед за носилками. Вдруг грузчик побежал назад, как потом оказалось, за забытой кепкой раненого. Вернувшись, он еще долго отряхивал ее. Положил на носилки в головах, а потом отстал и, шагая рядом с Грандиевский и Клененковым, проворчал:
— Надо осторожней. И не соваться без нужды. Чего он туда полез? Ежа-подранка ловил! Спасатель ежовый. Еж-то жив, а он вон что.
— Ежа?!
Аскольд Викторович ушам своим не поверил. Так вот что там делал этот белесый, ласковоглазый парень! Попал-то под падеж леса случайно, а задержался там из-за ежа! Спасал!
— А чего, еж тоже человек, — сказал Клененков и шмыгнул носом. — А куда его девали, ежа-то?
— А в зелени выпустил, — ответил грузчик.
Клененков покачал головой.
— Надо было к шалашам вывезти, домой.
Он так и сказал: домой.
Все шли, тихо поругиваясь, обсуждая события и пожар. Говорили и о том, что любого могло накрыть.
Клененков, держась опять в стороне, шагал, как обычно, странно озираясь и что-то бормоча про себя. Потом вдруг отстал и исчез. Догнал уже у самой дороги и, задыхаясь, сообщил: «Зря бегал. Не нашел ежа. Кусты».
Грузчик, добро усмехнувшись, поглядев на Грандиевского, заметил:
— Андрюша-то один все корячился поднять сосну-то. Во! — И он красноречиво, хоть и осторожно, чтобы Клененков не заметил, покрутил у виска. — Так ведь и надорвешься, а пользы никакой. А еще изобретатель.
Читать дальше