Татьяна Титова - Несовременные записки. Том 4

Верников называет Костю компьютерным вирусом. Звучит это очень убедительно. Он налаживает между предметами такие причудливые связи, что воспользоваться предметом уже нет никакой возможности, остается только плевать на него или хохотать.

Костина склонность к причудливым связям могла достаться ему по наследству: костина мама — главный или один из главных свердловских людей, занимающихся «Живой этикой». Пишет про это книги и читает лекции. Может быть, удирая от рериховских отверстых бездн и от своей собственной вирусной функции, Костя цепляется за все земное: одеваться утром надо три часа, ботинки чистить каждый день по два раза. Когда Костя отправляется в дорогу, он берет с собой немыслимое количество ящичков и мешочков, куда аккуратно укладывает ножички, иголочки, лекарства, нитки, изоленту, ножницы, небольшую отвертку, пилочку для ногтей, минищетку для обуви и для одежды и т. д. и т. п. В нормальный день у Кости с собой (в сумке, в кармане) всегда есть два-три пластмассовых стаканчика и бутылочка с крепким напитком, в дорогу он берет с собой пять-шесть емкостей для питья. Склонность к земному и аккуратному именно в этом месте обретает шизофренические коннотации. Так, в дороге — особенно в железной — у Кости есть отдельные бутылочки для горячей и холодной воды, для алкоголя, для другого алкоголя, для тоника или лимонного концентрата. Когда Костя, приехав к нам в Москву, начинает выставлять из сумок свои принадлежности, это похоже на то, как герой «Трейнспоттинга», запирающий себя для бороться с ломкой, выставляет на стол банки-бутылки с продовольственными и иными запасами. Ира говорит, что много всяких глупостей у Кости еще и потому, что ему мучительно сложно решить проблему выбора. Покупая вечером бутылочку, он обсматривает всю без исключения витрину: что сколько стоит, на чем что написано. Ира его водила в Москве на рынок за джинсами: все ведь, говорит, штаны не то что общупал, а обнюхал.

Костя очень любит дурить друзей и знакомых. В Москве у него (и, благодаря ему, у нас с Ирой) есть друг Илья Алексеев, про которого будет отдельный мемуар — здесь достаточно указать, что Илья считает себя русским царем, не умеет узнавать время по часам со стрелками (только по электронным) и совсем недавно научился заваривать чай в пакетике не в пакетике, а вынув чайный пакетик из бумажного пакетика. Когда мы с Ирой жили в коммуналке, у нас был (он и теперь там есть) умалишенный сосед Володя, похожий на лесное чудище и ходивший по квартире в длинных трусах. Костя убедил Илью в том, что этот человек — философ Руткевич, лишившийся рассудка в ходе работы над вузовскими учебниками марксизма-ленинизма, и Илья в это вполне поверил.

Иногда, приезжая в Москву, Костя живет у Ильи на улице Днепропетровской (это переться минут пятнадцать от метро «Пражская»). Однажды Костя сделал тайком копию с ключа от алексеевской квартиры и в следующий свой приезд в Москву Илье не звонил, жил в другом месте, ничем своего присутствия не выдал, но три дня подряд мотался на Днепропетровскую, подкарауливал, когда Илья выйдет из дому, пробирался в квартиру и оставлял там у порога целенькую бутылку водки. Алексеев, возвращаясь вечером домой, с удивлением обнаруживал у себя в коридоре свежий пузырь. Произошло это два года назад, но Костя так и не раскрыл Илье тайны: видимо, Алексеев узнает о ней из моего очерка (если читает «Несовременные записки», а если не читает, то дождется полной публикации мемуаров).

Справедливости ради стоит отметить, что Костя притягивает истории не только на журнал «Урал» и не только устраивает их для других: ему и самому постоянно приходится оказываться в сложных ситуациях. Так, однажды в поезде из Москвы в Е-бург у Кости стянули туфли. Костя, приехав в Свердловск (кстати, в разночтении Екатеринбурга и Свердловска отражается не только моя идеология — дескать, пусть будет два имени, но и тот факт, что ж/д станция до сих пор называется «Свердловск» да и область «Свердловская»), как-то добрался от вагона до таксофона, попросил кого-то привезти ему обувь, а сам пристроился на скамейке. Не прошло и двух минут, как к Косте торкнулся бомж, протянул ему кусок булки и стал учить: дескать, не волнуйся, только поначалу тяжело, но зато алгоритм известен — с утра собираешь бутылки, сдаешь Маньке из «Товаров в дорогу», она дает тебе хлеб и сто грамм на опохмел… В общем, Костю, который очень кичится, что у него приличный вид (пиджак, бородка, в казино пускают, а Алексеева как-то в Москве не пустили), уральские бомжи легко приняли за своего. Аналогичный случай произошел с Костей на Московском вокзале в Санкт-Петербурге: стоит он на краю платформы, ждет поезда в Москву, только что пил в каком-то баре на Невском джин, завтра пойдет в Москве на, предположим, Букеровский банкет, в дорогу у него припасена сувенирная бутылочка виски и роман Фаулза, — стоит, стало быть, на ветру, готовится загрузиться в вагон, курит вкусную сигарету, а тут подходит какая-то мерзкая бомжиха преклонных годов и предлагает ему сделать минет всего-то за пять тысяч рублей.