Ян Папп - Направление — Прага

— Да порядочно, около четырехсот будет.

Достав карту, он посмотрел на коричневую краску Рудных гор.

— Да уж, танкам туда дороги нет, разве что царице полей, — усмехнулся, обращаясь к нему, командир пехотинцев.

Семен Степанович сидел, привалясь спиной к своей машине, и чинил Любке ботинки. Любка с братишкой Степкой носились вокруг «виллиса» наперегонки с собачонкой, и все радостно визжали.

— Дядя Семен, — дернула его за ватник запыхавшаяся Любка.

— Погоди, обувку справить надо.

— А зачем, уже тепло, можно босиком ходить.

— Это непорядок, чтоб солдаты босые ходили, устав такое не разрешает.

— А кто он? Он сильнее тебя, дядя?

Ей кажется, что сильней дяди Семена никого нет, — дядя Семен даже машину приподнять может.

— Устав — это такая книга, в которой написано, что солдату положено, а чего не положено, как он должен одеваться, как себя вести.

После такого объяснения Любка собралась убежать, но Семен подхватил ее и посадил на колени.

— Ну как, не жмет? — спросил он, надевая ей ботинок.

— Когда сижу, не жмет.

— Ну, пройдись.

Она сделала несколько шагов, но тут на нее налетела собачонка, и Любка снова вскочила Семену на колени.

— Дядя Семен, а почему у вас есть усы, а у других солдат нету?

— Они все моложе меня.

— А как это моложе?

— Им меньше лет, чем мне.

— А сколько вам лет?

— Много, не сосчитать.

Любка гладит Семена по щеке и закручивает ему кончик уса.

Семен приглядывается к девочке. «Да, она уже не такая бледная, как была, и глаза смотрят веселее, и волосенки чистые, мягкие, блестят».

Прибежал Степка с собакой и тоже полез на колени к Семену.

Из-за «виллиса» вышел старшина Степан Иванович, остановился, скрестил руки на груди, усмехнулся:

— Ну, Семен, ты прямо как дома на завалинке с семейством расположился.

Дети прижались к Семену.

Старшина достал из кармана кусок сахара и протянул его ребятишкам.

— Если надо чего будет, обращайся прямо ко мне. Не знаю только, что начальство скажет, если узнает, что мы ребят с собой возим.

Ребята принялись собирать в траве мелкие цветочки и плести из них венки, однако короткие стебли рвались, но Семен нашелся — достал из кармана обрывок шпагата, и вот на голове у Любки уже красовался веночек.

— Семен Степанович, — услышал он знакомый голос.

Он оглянулся — по траве к ним торопливо шла Янкова Люба.

Приблизившись к девочке, она наклонилась и поцеловала ее.

— Ох, плохи у вас дела, — проговорила она.

Семен непонимающе уставился на Любу.

У сквера остановился легковой автомобиль, из него вышел Борис Полевой, корреспондент «Правды», и окликнул расстроенную Любу:

— В чем дело, партизанская семья, с Янко что-нибудь случилось?

— Нет.

— Что же тогда?

— Да вот у них, — она кивнула на ребят, — в Праге немцы бесчинствуют, убивают людей, когда уже ясен исход войны, товарищ подполковник.

— Не плачь, я понимаю, что душа у тебя чехословацкая, ничего, скоро узнаешь большую новость.

— Какую же? — Люба подошла ближе.

— Тебя вызывают в штаб… А ребята твои, что ли?

Люба молча отвернулась, и вместо нее ответил Семен, встав «смирно»:

— Мои, товарищ подполковник.

— Откуда же тебе их прислали?

— В лесу нашел.

Полевой потрепал девочку по щеке, и она спряталась за Семена, украдкой оттуда выглядывая.

— А ну покажись, что ты за солдат! — И он поправил Степке пилотку. — Откуда ты?

— Из Чехословакии! — смело, как учил его Семен, отвечал Степка.

— Соскучились мы по детям, — задумчиво проговорил Полевой. — Поиграть бы с ними, а танки отправить на переплавку и наделать бы из них тракторов!

— Так-то оно так, да видите, что творится в Праге, — вздохнул Семен.

— Интересно, какой приказ везет нам командир? — проговорил Попов, стоя с ветошью в руке — он только что кончил протирать танк и глядел на подъехавшего командира.

Улыбающийся майор подхватил детей и понес их к Семену:

— Ну, Семен Степанович, думаю, что скоро вы повезете их в Прагу.

Раннее утро. Суббота. Пятое мая. Над Берлином все еще клубятся тучи дыма и пыли. Танки, преодолевая развалины, стягиваются с разных улиц к скверу. С гусениц осыпаются обломки кирпичей, комки земли с травой.

В расположение батальона Донского въезжает пыльный танк, из него вылезают трое, прогибаются в поясе, разводят руки, приседают и даже подпрыгивают, делая затем глубокие вдохи.

— Мы уж забыли, как свет божий выглядит, — сказал другу Янко, потягиваясь. — Больше двух недель смотрю на него через прицел, все вижу разделенное на клеточки. И солнце что-то нам не показывается.