Ион Садовяну - Конец века в Бухаресте

Как только он замолкал, в уголке рта его тут же появлялась ухмылка. Только к вечеру Янку наконец позвал его к себе в кабинет.

— А ну давай посмотрим, Манолаке, как мы обставим продажу, ведь за этим я тебя и вызвал! Давай доставай все данные!

Тыркэ пошарил по карманам сюртука и извлек кусок грязной бумажки, исписанной карандашом.

— Что это такое? — спросил Урматеку.

— Данные, крестный! — отвечал простодушно Тыркэ.

— Это? Вместо того, чтобы принести мне папку с делом, ты суешь мне этот обрывок?!

— Дело не разрешается.

— Что не разрешается?

— Не разрешается выносить из архива.

— Даже ради меня?

— Даже ради вас.

— Дурак, вот ты кто! — выругался растерявшийся Урматеку.

Тыркэ, привыкший к крепким выражениям своего крестного отца, пожал плечами, словно хотел сказать: «Ну и что?», и замолчал. В ожидании, не произойдет ли чего-нибудь еще, он выковыривал языком застрявшее у него в гнилом зубе семечко от яблока, и всерьез занялся им. Сперва покатал во рту, потом раскусил. Во рту стало горько и душисто. Тыркэ это понравилось. Он разжевал семечко и улыбнулся. Урматеку, не желая терять времени даром, решил все-таки поработать. Он знал, что срок выплаты приближается, и знал, что Иванчиу больше не пожелает ждать. Он считал, что дело с фабрикой уже достаточно запуталось, что старому барону все это уже надоело, да и сам он хотел бы видеть конец пути, на который вступил давным-давно. Поэтому он решил тщательно проверить все цифры, чтобы Тыркэ чего-нибудь не напутал.

— Сколько погонов земли числится там, Манолаке? — спросил Янку. — Все сосчитал, до вершка?

— Одна тысяча пятьсот пахотной земли…

— Хорошо! Бери бумагу и пиши: восемьсот погонов.

— А почему? — переспросил Тыркэ с непонимающим видом.

— Потом узнаешь! Помалкивай и пиши! — цыкнул на него Янку.

Писарь согнул дугою правую руку над головой, пошевелил пальцами, потом взял ручку и записал то, что было ему сказано.

— Про выгоны что там говорится?

— Четыреста погонов!

— Хорошо. Пиши луга, а сколько погонов — не пиши. Пруды есть?

— Есть.

— Пропускай пруды. А что с именьем?

— Сам дом уже старый, а все надворные постройки совсем новые.

— Тогда оставь только дом, а постройки опусти. Ну, вроде бы все! Не так ли? Ну-ка, покажи.

Урматеку взял записи и перечитал их еще раз. Потом, довольный, бросил бумажку на Стол.

— Вот это и есть настоящее поместье Бэлэшоень, Манолаке, которое заложено за четыреста тысяч лей. Деньги не шуточные, парень! Такую вот опись ты мне и составь. Для этого я тебя и вызывал!

Видно было, что Манолаке смутился, что он хочет что-то сказать, но не решается. Он закашлялся и, вытянув правую руку, шевелил пальцами. Урматеку долго смотрел на него, словно пытаясь понять, о чем бы это он может думать. Тыркэ наконец прошептал:

— А как же осмотр, крестный? Осмотр имения на месте расположения.

— Какой еще осмотр? Место расположения — здесь и есть, чудак-человек! — решительно проговорил Урматеку.

Но Тыркэ не поверил. Заметив это, Урматеку раздражился:

— Ну, что еще? Чего тебе надо? Чем недоволен?

На это Тыркэ, с трудом шевеля губами, но очень решительно ответил:

— Не чистое это дело, крестный!

— Что, что? Что ты сказал? — заорал Урматеку. — Почитай за счастье, что ты мой крестник, да к тому же дурак, а то бы я тебя выплюнул, не жуя!

Но не знать, что подозрение Тыркэ всего в двух шагах от истины, Янку не мог, поэтому он изменил тон и спросил почти что с участием:

— Ну, чего же тут нечистого?

— Не сходится закладная с тем, что на месте расположения. Там больше!

Урматеку громко и натужно расхохотался.

— Будь ты неладен, Манолаке! — насмешливо воскликнул он. — Вот сейчас это дело самое что ни на есть чистое! Такое оно и есть, это поместье, и ничуть не больше! Тогда, в закладной, увеличили его, и были на то причины. Это там размеры неверные. А по закладной, ты что, в доле состоишь? Или составлял ее? Нет! Закладная уже дело прошлое, раз деньги по ней получены. А теперь все, что ты напишешь, будет по правде, как оно есть на земле. Уж если я этого не знаю, то кто тогда знает? Все имущество боярина я как свои пять пальцев знаю!

Манолаке все вроде понимал и все-таки не понимал. Урматеку почувствовал это и продолжал:

— Да пойми же, наконец! Барону Барбу нужны были деньги. А я у него доверенное лицо. И вот, чтобы ростовщик дал побольше денег (Тыркэ знать не знал, что четверть денег, выданных под залог, принадлежали Янку, только шли они под чужим именем), я и увеличил имение. А ростовщик — он что, будет ездить да смотреть? Он и не смотрел, дал деньги, и все. А это означает, что он полностью согласен с тем, что написано. Делал я это для барской пользы, а потому нечистого тут быть не может. Никто внакладе не остался. Понял? А теперь, раз ты тут замешался и все бумаги проходят через твои руки, я и хочу, чтобы все было оформлено честь по чести, недаром же ты мой крестник, и я тебя люблю!