Ион Садовяну - Конец века в Бухаресте

Доктор и в самом деле вернулся. Ясный весенний день переходил в легкие, прозрачные сумерки. Свежий воздух будоражил кровь и слегка кружил голову. Несколько часов, проведенных тихо и безмятежно, у кого угодно могли вызвать благорастворение духа. Этого торговца и стряпчего, людей тяжеловесных и простых, доктор оценил уже давно, но судил о них довольно поверхностно. Он, ничего не смысливший в сделках и не ведавший, как они заключаются, даже и не подозревал, какое хитроумие и вероломство скрываются за добродушием Урматеку и Иванчиу. Он знал только, что они состоятельные, солидные люди, которые расположены к нему и ценят его. Перед ними он мог похвастаться своими знаниями, в которых так нуждались эти люди, и той независимостью, которую принес ему гонорар, полученный после смерти барона и избавивший его от дешевых экономических столовых с простывшими обедами. Пока он был доволен и этим. О том, что может ему принести завтрашний день, он особенно не размышлял и жил спокойно.

Урматеку с Иванчиу больше всего привлекали рассуждения доктора об истории, о которой ни тот, ни другой не имели никакого представления. Вспоминая по воле случая то историческое имя, то анекдот, доктор доступно, простыми словами толковал об эпохах и народах, вызывая у слушателей нечто вроде головокружения. Любопытство их разгоралось день ото дня, и оба чувствовали себя словно на краю чудесной пропасти, на дне которой таились блеск, роскошь и подвиги.

Время от времени доктор приносил старинные гравюры, изображавшие либо какую-нибудь битву, либо людей в совершенно непривычных одеждах. Только теперь, с огромным запозданием, Янку стал понимать, что изображалось на картинах, виденных им у барона или в других местах. Когда он узнавал на картинах, принесенных доктором, уже виденное им когда-то, он тыкал пальцем в листок и радостно восклицал:

— Здорово, черт побери! Браво, доктор!

Иванчиу, которому нечего было вспомнить, тихо сидел и слушал. Он молча восхищался и ждал, что же произойдет дальше. Восторги Янку были шумными, как будто он желал собрать вокруг себя всех домашних и рассказать им, что он узнал. Он действительно часто окликал кукоану Мицу, проходившую по своим делам мимо столовой, приглашая ее послушать вместе с ними. Но Мица, торопясь по делам, нетерпеливо отказывалась:

— Оставь меня, Янку! Это не для меня. Позови лучше дочь!

— Амелика все это и так знает! — отвечал Урматеку, гордясь предполагаемой образованностью своего чада и хитро поглядывая на доктора Сынту.

Тот скромно и доверчиво улыбался.

Из всего сонмища императоров и королей, которые в сознании Янку не следовали друг за другом, а были свалены в одну кучу, без всяких границ между эпохами и государствами, и отличались друг от друга либо звучными речениями, либо яркими подвигами, был один, который больше всего пришелся ему по сердцу; это был Наполеон Бонапарт. Нравился он Урматеку в первую очередь потому, что выйдя из низов, стал императором. Как будто из-за этого Урматеку мог лучше его понять. Наполеон казался ему ближе также и потому, что жил во времена его отца (Янку воскликнул однажды: «Ведь отец же знал, что есть такой Наполеон!»). Когда Урматеку узнал, что Наполеон оставил после себя гражданский кодекс, то тут вообще они оказались на одной доске, и Урматеку мог измерять его величие своим аршином.

Доктор Сынту начал рассказывать маленькие исторические новеллы в связи со смертью барона Барбу. Вспомнив о страданиях, которые терпел старик перед смертью, доктор поведал, что и Наполеон скончался от той же болезни. Сначала Урматеку воспринял это как рассказ еще об одном каком-то покойнике. Однако, узнавая про Наполеона все больше и больше, Янку начал протестовать против такой несправедливости и возненавидел английского доктора, который не мог облегчить страдания императора. В конце концов Янку отправился к Швайкерту, чтобы приобрести бюст Наполеона и поставить его у себя в гостиной.

— Все возишься с этими чертовыми венками! — обратился он насмешливо к приятелю. — Уже столько лет мы друзья, а ты так и не сказал, что у тебя есть Наполеон!

Швайкерт, который больше знал об императоре, чем Янку, и не мог забыть императорских орлов, паривших над Шенбрунном [18] В 1809 г. в Шенбруннском дворце был подписан договор, согласно которому Австрия делала территориальные уступки Франции и порывала отношения с Великобританией. , мрачно отозвался:

— Это был великий мошенник!