Шамиль Идиатуллин - Последнее время

Поэтому все сидели на длинных лавках возле порога.

Порог выглядел непривычно, как и весь Прощальный дом: мары давно не ставили и́збы, во всяком случае, для живых.

Айви места сперва не хватило, пришлось постоять, пока Кокшавуй, покосившись на нее, не встал. Он хотел что-то сказать, он вечно хотел что-то сказать Айви, но теперь уже не решался, благо богам, а когда решался раньше, боги морщились и вздыхали, – это правда, Айви даже рябь на озере видела, хотя ветра не было. И на сей раз не решился, да и глянули на него внимательно не только строги, но и бабка из Перепелок, так что он нервно почесал животик и пошел к курившейся пивоварне. Там варилось пиво для дня проводов Арвуй-кугызы, для дня без Арвуй-кугызы, и для дня выборов Арвуй-кугызы, а Кокшавуй, если Айви правильно помнила, был как раз главным умельцем собирания пива второго и третьего дня, утешающего и восстанавливающего. Пиво для прощания он варить не умел, его полсотни лет варить учатся, и у каждого варщика оно свое, но не каждому варщику удается им похвастаться. Кокшавую полусотни еще нет, Цотнаю, которому он помогает, вдвое больше, но и он до сих пор таким пивом похвастаться не мог. Сегодня сможет, подумала Айви горько и села на теплое до сих пор место, мельком удивившись, что ей не противно вбирать тепло Кокшавуя.

На этой лавке сидели в основном крылы и строги, но вроде никто никогда не говорил, что на прощании мужам и женам надо держаться порознь, как до вечера солнцестояния. И птахам с кровью только на торжество солнцестояния нельзя, понятно почему – боги заволнуются и могут попросить человеческую жертву, выйдет неудобство и беда. А сюда можно, коли никто не сказал, что нельзя.

Луй сосредоточенно зализывал нос и лапы в ограждающей поляну роще, поскуливая лишь изредка, ко- гда боль становилась нестерпимой. Повизгивал-то он сразу: возмущенно – когда наткнулся на запретные слова Айви, и горько – когда уткнулся в черту, которую могли переходить только мары яла. Людям других родов и народов ходу на поляну прощания не было, зверям и нелюдям тоже. Луй все-таки пересек черту, ума как у карася, но сразу юркнул обратно, так что легко отделался. Оставшаяся в земле пара когтей отрастет, ободранный кусок носа затянется, как и сбитые лапы, а лысинки будут напоминанием о том, что запрет земли хватает нарушителей сразу и всерьез.

Справа сидел силовой вязальщик Онто, слева Цотнай, вот почему она его вспомнила. Они не касались Айви плечами, коленями или мыслями, не пытались приобнять или приструнить, не поучали. Просто прощались, тихонечко, тоскливо и светло. Айви посмотрела на порог и новенькую дверь чуть дальше и попыталась представить, как Арвуй-кугыза лежит где-то за ней – наверное, на невысокой лежанке, наверное, в пустой комнате, наверное, в сложной смеси запахов, которые круг матерей выставил с утра и которые позволяют уходящему прожить последний день без боли и тоски, вспомнить все, что надо, и уйти вместе с солнцем в темноту, где Береза-Праматерь, звёзды, луна и боги.

Тем, кто остается, тоже не помешали бы запахи утешения, от которых не так горько под горлом и не так прищемлено сердце. Но для мары запахи слишком важны, чтобы развешивать их на всех, они часть человека, а человек не должен без спроса впихивать свои части в других людей. Поэтому мары используют курения и дымы только в пяти самых важных приобщениях к богам, а в миру это невежливо.

Айви вспомнила, как Мать-Гусыня утащила Арвуй-кугызу на большую ярмарку. Ярмарка собиралась на безобетной земле за Хромым лесом и болотами, но пред кучной степью, вниз по Юлу – вплавь день, Вечным и Хромым лесом три, по расстеленной земельной речке полдня, плюс пол-луны этой речке развертываться и крепнуть. Земельные речки настилались всё реже, один человек и без них куда надо пройдет, а коли надо быстро, так пролетит или проплывет, толпой же ходить некому, некуда и незачем: правильный народ всё нужное ему давно собрал. Арвуй-кугыза Матери-Гусыне это раз двадцать, наверное, повторил, но на двадцать первый год уговорился и пошел со всеми.

Купцов набралось что мошки над кучей жмыха в разгар заготовки браги, а народу в десятки раз больше, отовсюду: кырымары и улымары, одмары и кам-мары, марывасы и марызяры, норги и русь, элины и фарсы, ливы, кривы и склавы, команы, авары и прочие кучники, франки, гелы и прочие пещерники, и восходные безбровые, и закатные носатые, и ночные шестипалые, и дневные бесштанные, и черные, и красные – все, в общем. Торговали едой и водой, пряностями и сластями, семенами и мякотью, чаом и аракой, кахвой и бургунью, шелками и парчой, золотыми стеблями и рубиновыми колосьями, чехлами для крыльев, шутейными стрелами, запретными лезвиями и ненужными колесами.