Валерий Генкин - Повесть о печальном лемуре

Не успели пробурить новую — и, как выяснилось, негодную — скважину, как в деревне случился скачок электрического напряжения, в результате которого в «Веселой пиявке» одномоментно сгорели: приставка для приема цифрового телевидения, блоки питания телевизора, антенны, роутера, ноутбука, пылесоса, а также ирригатор, которым Елена Ивановна по вечерам чистила зубы, и еще кое-какие мелочи на общую сумму тысяч двадцать плюс довесок депрессии к основной, скважинной. Оглушенные этими потерями Затуловские забылись тяжелым сном поздней ночью, а в четыре утра оглушительно захохотал морозильник. Елена Ивановна вскочила и бросилась в сени к любимому хранителю продовольственных запасов, чтобы выключить его из сети. Слава Богу, успела. Как выяснилось, на деревенском трансформаторе был «плохой ноль», негодный контакт нулевого провода. Так сказали вызванные электрики.

С нулем они управились. Затуловские поменяли все сгоревшие блоки и вытерли пот со лба.

Тут следует драматическая пауза — такой режиссеры средней руки прерывают ход спектакля перед каким-нибудь важным поворотом сюжета.

Пауза длилась целую неделю. И вот Виталий Иосифович с Еленой Ивановной отправились за покупками в Старицу, ближайший к «Веселой пиявке» городок. Завершив дела и съев по чебуреку с брынзой в давно присмотренной чебуречной, они сели в машину и тронулись домой. У перекрестка Виталий Иосифович послушно остановился: справа приближались «жигули», мигающие левым поворотником, а слева стремительно летел мотоциклист. Их надо было пропустить, и Виталий Иосифович ждал. Он-то ждал, а «жигули» ждать не пожелали, они стали поворачивать, не пропустив мотоциклиста, и тот на бешеной скорости врубился в передний бампер машины, вылетел из седла и, сделав плавную дугу, рухнул на мостовую, чуть-чуть не долетев до бетонного столба, — как выяснилось позже, мальчишку починили, и он снова гоняет на мотоцикле, но уже новом. А старый, встретившись с бампером «жигулей» подпрыгнул и завалился набок — аккурат на капот новехонького «дастера» Виталия Иосифовича.

Когда через пять часов (куда торопиться гаишникам?) измученные Затуловские ехали домой, Виталий Иосифович впервые за много лет увидел слезы в глазах жены.

Такая вот история. И Михаил Сергеевич не теряет надежды, что друзья-соседи не устанут и впредь снабжать его сюжетами и тем самым не дадут иссякнуть источнику вдохновения. Надо просто верить и ждать, полагает он. Как-то так.

скрипучий старик, маскируя въевшуюся в него с детства неуверенность иронией и язвительностью. Добросердечный Миша иногда пенял Виталию Иосифовичу на его ежиный нрав, но всякий раз встречал холодный отпор:

— Вонзил кинжал убийца нечестивый в грудь Деларю. Тот, шляпу сняв, сказал учтиво: «Благодарю». Так?

— Да уж, Лев Евгеньевич мне куда симпатичней, чем Маргарита Павловна.

— Евангелист нашелся. Щеку подставляй, то-се. Евангелие — невероятной красоты сказка. И все. Как, впрочем, и все Писание в целом.

— А мне тут Авдеюшка наш как раз из Святой земли книжку свою новую прислал. Вот уж не ожидал, что лень свою преодолеет. А книжка очень даже занимательная, там и о Писании, и о многом другом. Почитаешь?

— И-и-и милый, ты ведь знаешь, я за бесплатно уже лет тридцать книг не читаю. Исключительно за жалованье редактора. Была у меня такая болезнь в детстве-юности, читал как заведенный, из всего прочитанного большую часть годам к шестнадцати прочел. Правда, кое-что перечитывать пришлось. Достоевского, например. Но, видно, зря. От него, как говорила нелюбимая тобой Маргарита Павловна, один дискомфорт. А особенно редактору: Федор-то Михайлович, видать, свои тексты сырыми посылал, давай-давай, скорей-скорей. А потом уж к ним прикасаться нельзя было — классик. Я вот тут для тренировки памяти пытался вспомнить отчество Раскольникова, наполеончика страдающего и из сострадания топором туда-сюда машущего. И что ты думаешь? Помню, что красив и строен, вроде бы темно-рус волосами, звать Родионом, а вот то, что Романович он, так и не вспомнил, пока не заглянул в книгу. Ну да ладно. Так что лучше книжку своего дружка мне так, на словах перескажи. Избранные места, по твоему вкусу.

— Избранные, говоришь? Вот тебе такая мысль: как в процессе эволюции из инфузорий и биченосцев получились Кант и Бетховен, а из хаотического мельтешения протонов после Большого взрыва — Парфенон, Большой театр, Шекспир, Пушкин? Такой вроде бы вопрос ставил Конрад Лоренц, и его с горячностью поддерживает мой друг Авдей. Что ж это за эволюция такая? Получается, что должен быть за ней план, промысел Творца. А стало быть, и Планировщик, которого мы называем Богом.