Валерий Генкин - Повесть о печальном лемуре

Вот недавно ВИ силился восстановить в этой дырявой памяти, как же в конце-то концов спаслась от лисы Серая Шейка Он сносно помнил первую часть этой истории: юная уточка, у которой лиса повредила крыло, не смогла улететь со своим семейством в теплые края, ей пришлось остаться на зиму в полынье, а та постепенно замерзала и становилась все уже и уже. Про это проведала живущая в тех местах лиса — она частенько навещала уточку: ждала, когда полынья совсем замерзнет, чтобы добраться до Серой Шейки. Помнил ВИ и то, что все для уточки закончилось благополучно. Но как именно? Неразрешенность загадки неприятно раздражала, и он решил спросить у Мишки, не помнит ли он, что там случилось. И что? Можете себе представить, помнит.

И Михаил Сергеевич рассказал соседу конец сказки.

Дело, по словам Миши, было так.

— Зимовала Серая Шейка не одна, а в обществе зайца: они вместе боялись лису, вели про нее всякие разговоры, а лиса что ни день, а то и не один раз в день наведывалась к полынье, ждала, когда сможет дотянуться до утки. И тут случился такой поворот: появился охотник. Он хотел подстрелить зайца покрупнее, чтобы жене шкуру на воротник добыть. Однако все зайцы, и знакомый Серой Шейки тоже, разбежались. «Эх, — с досадой пробормотал старый охотник, — ну чисто недоумки эти зайцы, невдомек им, что старуха без шкуры меня на порог не пустит». Присел он на берегу почти совсем замерзшей речки, решил отдохнуть и идти искать каких-нибудь других, не столь глупых зайцев, которые с пониманием отнесутся к его проблеме. И тут глядь — к полынье на брюхе ползет лиса. «Это ж надо, да такой воротник для старухи еще получше заячьего, и сам в руки идет! Никак рыбки лисе захотелось, ну-ну». Прицелился подслеповатый охотник получше, чтобы шкуру не испортить, ба-бах! Промазал, конечно, но сам этого не понял: подошел поближе — лисы нет, а в полынье плавает утенок. Неужто лиса в утку превратилась, подумал старик, экое диво. Но Серая Шейка тут же объяснила охотнику, как все произошло, ввела его в курс дела и попутно разъяснила, почему не смогла улететь со своим семейством: мол, ранена, а потому неспособна совершать перелеты и вынуждена остаться в полынье и ждать, когда лиса ее сожрет. Старик расчувствовался и решил отнести Серую Шейку своим внукам, убив таким образом сразу несколько зайцев (взамен одного неубитого): жизнь птичке спасти, это раз, детишек обрадовать — это два, ну а в-третьих, кто знает, может, уточка эта, когда подрастет, снесет яйца и выведет утят (налицо коммерческая выгода). Положил он Серую Шейку за пазуху и отнес домой. Тут и сказка вся.

И Виталий Иосифович подумал, что Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк не стал бы держать зла на Михаила Сергеевича Никитина за такой пересказ.

Листая тетрадь ВИ в обратном направлении, можно встретить немало забавного. Вот, скажем, рассуждение о дне его рождения — 10 февраля.

Много лет назад, посвятив этому немало времени и труда, составил я список — о блаженство, составлять списки — более или менее известных персонажей, родившихся со мной в один день. Это сейчас одним кликом можно извлечь из всемирной помойки бесчисленные списки на любой вкус и на любом языке, а тогда мне это далось нелегко, пришлось потрудиться с энциклопедиями. Кого только не было в этом перечне — Борис Пастернак и Бертольт Брехт, Матвей Блантер и Мстислав Келдыш, Александр Володин, который Лифшиц, и Михаил Рощин, который Гибельман, Борис Зайцев и Владимир Зельдин, Георгий Вайнер и, это ж надо, Фанни Каплан, которая хотела как лучше, но не смогла. Может быть, и стал я редактором не случайно — уж больно много в один день со мной народилось пишущей братии.

На этом списке я не остановился и принялся выяснять, кто же в этот день умер. И там нашлось немало людей примечательных — Софья Ковалевская и Вильгельм Конрад Рентген, Александр Пушкин и Шарль Луи Монтескье, Питирим Сорокин и Эмиль Кроткий, который Эммануил Герман. Последний среди прочего, успел сказать памятную мне фразу: «Я не пью больше ста граммов, но, выпив эти сто граммов, становлюсь другим человеком, а уже этот другой пьет очень много».

Но над всем этим я размышлял недолго. Забавней другое: десятое февраля оказалось днем особым, в народном календаре его называют Ефрем — сверчковый заступник, и празднуют в этот день именины домового: оставляют ему на печке кашу, поют про него песенки, частушки, рассказывают байки и, что мне понравилось больше всего, в этот день нельзя убивать насекомых, живущих в доме, — даже клопов и тараканов. Это ж надо, вот она традиция милосердия откуда пошла — от именин домового. Вот откуда в моем характере взялось такое трепетное отношение к живым тварям (не считая людей, конечно)! Жалость к бродячим собакам. Желание отвернуться от экрана, если там косатка жрет тюленя. Борьба с женой за милосердное отношение к мышам и кротам.