Валерий Генкин - Повесть о печальном лемуре

Чем-то его заворожило это довольно длинное стихотворение — и запомнил. Славный был человек Назым. Про него ВИ такую байку слышал от своего друга Феликса — тот Хикмета хорошо знал, можно сказать, дружил с ним в свои молодые годы. И в этой байке не последнюю роль играет тоже кошка. Дело было так. Еще мальчишкой сочинил Назым стихотворение — задание такое в школе, на уроке литературы. Стихотворение о своей любимой кошке. Уж она и пушистая, и грациозная, зеленые глаза блестят — чистый восторг, а не кошка. Учителем Назыма был Яхья Кемаль Беятлы, тоже, кстати, поэт, газели писал, пока не стал дипломатом, да, послом был турецким в Польше, в Португалии — Господи, куда меня опять понесло. Так вот, прочитал этот будущий посол стихотворение своего ученика, весьма впечатлился и захотел увидеть оригинал — то есть кошку. Назым быстренько сбегал домой и притащил в класс свою любимицу: тощее облезлое животное с потухшим взглядом. Яхья Кемаль посмотрел на киску и сказал: «Быть тебе, Назым, поэтом». Он и стал. И добавил к кошке себя, чинару, судьбу…

В далекие студенческие годы, дабы прослыть знатоком и повыпендриваться перед девчонками, Виталик на одном из бардаков — именно так в те времена называлась сходка городской молодежи (студентов и не только) всех полов и конфессий на внезапно обнаруженной хате (еще один термин тех же времен), сопровождаемая неумеренным потреблением крепких напитков и вполне безобидным сексом, — произнес тщательно подготовленную речь, встреченную аплодисментами.

— Дамы и господа, все вы высокие ценители культурного отдыха и посему должны благосклонно выслушать меня и принять к сведению весьма важные сведения, кои я специально для вас нарыл в долгие часы бдений над трудами научными.

Итак, начнем со шкалика. Это слово пришло к нам из далекой Голландии: schaal — по-ихнему чаша, но и шкала тоже. И стал этот шкалик в России единицей объема этак миллилитров на шестьдесят, именно столько и наливали в кабаках и трактирах, когда клиент требовал шкалик белого. Ну а в наше социалистическое время так стали называть бутылочки по пятьдесят граммов. Так нальем же и выпьем по шкалику, а затем я продолжу свою познавательную лекцию.

Ну вот, с Богом. Переходим от шкалика — правильно, к мерзавчику. Это слово наше, родное, происходит от мороза, в нем целых два шкалика, это восьмушка от литра. Так не выпить ли нам, благословясь, по мерзавчику?

Так-то. А дальше с этимологической точки зрения совсем неинтересно. Ну чекушка пошла от четвертушки, для краткости, пол-литра оно и есть пол-литра и прочее. Это уж за раз не выпить, но кто ж нас торопит. Наши цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!

А вот еще запись ВИ в заветной тетрадке. Ну совсем ни о чем.

Вот пройтись бы, скажем, по Маросейке сороковых, потрепанной, неказистой, где еще покрикивал старьевщик (старье берем, тряпки-кости берем, па-а-акупаим!) — он вел за повод дряхлую, но упоительно пахнущую лошадь, которая волокла телегу с добычей, и за мешок тряпок у него можно было получить петуха на палочке, а Юрке Жебраку достался аж пистонный пистолет, правда, через два дня он сломался, и лудильщики там кричали — кастрюли паяем-починяем, и стекольщики — стекла вставля-я-яим, но самое интересное было наблюдать за точильщиком (ножи-ножницы точить, бритвы-мясору-у-бки править). От станка с набором абразивных дисков плюс резиновый для правки вылетал и тут же гас сноп искр, а старик пробовал на ногте нож, хмыкал в рыжие усы и засовывал готовый продукт за специальный ремень. К чему это я? Ах да, вот иду я — а может, не по Маросейке, есть ведь еще места, где остались кусочки той еще Москвы и не воцарилась лощеная карикатура на Европу. Солянка, к примеру, вернее переулки, отходящие от нее и кружным путем ведущие к Устинскому мосту, на котором, на самой горбушке, я когда-то стоял с желтой розой. Ладно, пусть будет Солянка, и вот там, где раньше было «Молоко», а теперь небось какая-нибудь «Азбука вкуса», куда и зайти-то страшно от омерзительного обилия жрачки за безумные деньги. Но что нам цены? Мы богаты! Ведь как раз у этого «Молока», у водосточного желоба в цинковых, как помнится из классики, звездах нахожу вишневый, скрипящий, как седло, кожаный кошель, а в нем… Ну, чем же он набит? Долларами? Евро? Фунтами? Пошло и непатриотично. Рублями! Ну да, константиновскими рублями, вот чем. Не набит, конечно, их всего-то в мире…