Хэрриет Эванс - Сад утрат и надежд [litres]

Ей тогда казалось, что он всегда старался дать всем понять, какой он умный, и это было большим ай-яй-яй в их колледже, где все они учились, потому что уже доказали, какие они умные. Он был саркастичным, нервным и рьяно подражал музыкальным группам из их колледжа. (Только не «Кляксе». Джульет вспомнила, как он однажды в баре поднял на смех парня, спросившего, нравится ли ему «Клякса».) Его идеалом была Джастин Фришманн, он говорил об этом всем, и все вежливо кивали, считая его странным. Он слишком много говорил о себе. «Я из Оддавы. Там людей с ученой степенью больше на квадратную милю, чем в любом другом городе Канады».

Но в то же время он обладал сарказмом и мог высмеять чужое бахвальство. Она видела, как он однажды громко сказал какому-то типу, похожему на Пьера Гавестона – тот орал на вахтера, не пускавшего в колледж его девушку, – что у него из брюк торчит верх трусов, и спокойно скрылся, заправив с довольным видом волосы за уши. Джульет часто видела его с вахтерами или в городских пабах, куда студенты обычно не заходят. Иногда Джульет отвлекалась от книг и, выйдя на прогулку, натыкалась на него на крайстчерчском лугу или в каком-нибудь переулке на краю города, где он с восхищением разглядывал величественную викторианскую виллу. «О, привет!» – говорил он, не снимая наушники, поднимал руку, загадочно улыбался ей и шел дальше, не пытаясь начать разговор.

Вероятно, он считал всех англичан немного смешными и именно такими, как их и представляют. Джульет казалось, что она одна видела это и понимала, что он смеялся над ними.

Только однажды она видела его растерянным и огорченным. Поздно вечером на майском балу она попросила его отойти в сторону – он загораживал ей выход во двор, где ее ждал молодой человек. По его черному галстуку она поняла, что Сэм тоже был на балу. Он стоял, прислонившись к каменной арке. Он кивнул, и в полутьме она не видела выражения на его лице, когда он сказал:

– Влюбленных тусклая подлунная любовь .

– Что? – крикнула она, потому что по обитому деревянными панелями коридору неслось оглушительное эхо: «Бум! Бум! Устроим громкий шум!»

– О. Ну я сказал – тусклая… – нерешительно начал он.

Джульет не хотела тратить драгоценные секунды – она целый семестр добивалась внимания Хьюго, а он был из тех парней, кто, если ты не придешь вовремя, просто уйдет и будет обниматься с какой-нибудь другой сокурсницей.

– О господи! Ты всегда такой умный, – буркнула она. – Пожалуйста, уберись с дороги!

– Ладно. Джульет… – Он глядел на нее; при свете прожекторов его лицо казалось бледным, а глаза огромными; почему-то ей надолго запомнился тот эпизод. – Извини. Да. Конечно.

– Спасибо, – сказала она, проталкиваясь мимо него.

На следующий день она рассказала об этом Джинни. Ее подружка оторвала от подушки лохматую голову и сказала низким, хрипловатым голосом:

– Сэм Хэм из тех, кто не только думает, что он лучше, чем ты, но ему еще и обязательно надо сообщить тебе об этом. Он задница. Но целуется классно. Лучше всех, с кем я встречалась. И это досадно.

« Влюбленных тусклая подлунная любовь». Джульет вспомнила сейчас об этом с улыбкой. И подумала, что же случилось с Джинни. Она ушла от нее в предпоследнем семестре; они тогда жили вместе, и оказалось, что Джинни не любила мыть посуду. Она заставляла Джульет платить ей за мытье, потому что Джульет любила крепкий чай, и танин оставлял в кружке темные пятна, которые трудно отмывать. Последнее, что Джульет слышала о ней, – что она была викарием в четырех разных приходах в Йоркшире. Интересно, подумала она, что Джинни делала с пятнами йоркширского чая на кружках, – но внезапно поняла, что Сэм Хэмилтон снова заговорил:

– …в прошлом месяце приобрели архив, на аукционе. Я сказал – на аукционе, но мы были единственными покупателями. Он уже забыт всеми, хотя помню, что тебе тоже нравился.

Джульет сразу поняла, о ком речь.

– Далбитти? Да, я – я люблю его. – Она оживилась. – Прости. Значит, вы приобрели архив? Я слышала, что он был выставлен на аукцион. Это потрясающе.

– Правда? Я тоже люблю его. Я из Оттавы, а он провел там остаток жизни. – Он сказал «Оддавы», но это уже не казалось ей смешным. Может, никогда и не было, просто она сама была дурой в колледже… Джульет заерзала в кресле.

– Да, я помню. Так печально. Такая трагедия. Я часто думаю и удивляюсь, почему он поехал туда.

– А что? Почему бы ему было не поехать?

– Ну, потому что у него, по-моему, все было здесь. Вероятно, что-то случилось. Хотя Оттава – прекрасный город.