Тара Конклин - Последний романтик [litres]

Кэролайн приготовила лосося и салат из латука, который они с детьми вырастили на собственных грядках в саду. Мы сидели на улице, длинный стол был украшен яркими салфетками и желтой скатертью. Были вино, лимонад, кекс – кекс Джо, – который Нони и Кэролайн испекли вместе. Луис, Беатрис и Лили кидали фрисби и помогали Кэролайн на кухне.

В том году я выпустила свой первый сборник стихов, «Последние», и он имел успех, по крайней мере по невысоким стандартам для поэтических книг. В качестве церемонии посадки дерева я прочла одно стихотворение – «Последнее дерево» – об акации перед домом Нони, на которую я, в возрасте двадцати восьми лет, залезла вместе с Джо в ясный, холодный день последнего Рождества перед трагедией.

А потом Рене, Кэролайн и я, передавая лопату друг другу, выкопали яму и установили в ней молодую сирень. Она уже начинала цвести, хотя пока не такими мощными гроздьями, на которые надеялась Кэролайн – это будет потом, спустя годы, – но даже эти изящные цветы испускали совершенно ошеломительный аромат.

Еще лет десять все так и оставалось: Рене с Джонатаном жили в своей квартире в Вест-Виллидже, оба очень востребованы каждый в своей области, много путешествовали, проводили выходные то в Берлине, то в Лондоне, то в Гонконге. Они стали очень светскими, но в разумном, интеллектуальном, смысле, она в медицине, он в дизайне. Они выступали на благотворительных гала-вечерах, в аудиториях перед юными и одаренными. Они путешествовали и работали, возможности и опыт – Рене действительно повезло, гораздо больше, чем она могла бы себе вообразить. Кэролайн оказалась права.

Мы с Уиллом оставались сосредоточены на карьере и постоянны в браке. Мы наконец уехали из Нью-Йорка на ферму, кто бы подумал, в тихий городок Кротон-он-Хадсон. Олени на заднем дворе, лыжи на Рождество, огромный холодильник в подвале, в котором мы держали только вино. Я работала над «Поэмой Любви» , книгой, которая станет определяющей в моей карьере, и публиковала отрывки из нее в «Инстаграмме», где неожиданно обрела блестящее поэтическое сообщество и, со временем, тысячи последователей. Я стала главным редактором в «Почувствуй климат!» и ощущала себя в этой роли совершенно естественно.

Кэролайн начала играть в театре – сначала в очень мелких местных спектаклях, потом в небродвейских постановках. Она процветала. Мы были поражены. В «Плейбое Западного мира» она потрясающе сыграла ирландского бродягу, а следующим летом превратилась в кокетливую и стеснительную Бланш Дюбуа. Конечно, она ничего не зарабатывала, но Натан продолжал финансово поддерживать ее и детей. А что еще ему оставалось? Это семья. В первый год после их развода Кэролайн сменила череду бойфрендов, которые все как один напоминали Натана видом и положением, а потом встретила Раффи: бородатого, язвительного, пузатого шеф-повара, который как-то вечером приготовил нам такие паппарделле с острыми колбасками и грибами, что я до сих пор вспоминаю этот день в мечтах. Луис поступил в Уэллсли, Беатрис – в Беркли, Лили – в Хэмден-колледж на полную стипендию. Все трое выросли славными и благополучными и доставляли своим родителям много радости, совершенно ничего не делая для этого специально.

Шел 2022 год. Как-то в понедельник утром Рене разбудил звонок из клиники репродукции. Она была дома одна. В этом семестре Джонатан читал курс в школе Дизайна Род-Айленда и три дня в неделю проводил в Провиденсе.

– Доктор Скиннер, ваш телефон оставлен как контакт для забора ооцитов, сданных Мелани Джейкобс. Каждые пять лет мы проводим проверку, чтобы освободить место и обновляем контракты на хранение. Вы собираетесь их использовать? – Голос медсестры был спокойным и невыразительным, но вызвал у Рене внезапный приступ жара, от которого ее щеки вспыхнули.

Рене было пятьдесят два. Глядя на себя в зеркало, она глазом врача видела морщинки, обвисание верхней части щек, синяки под глазами. Ну да, она старела. Кто-то даже мог назвать ее старой. И сейчас, во время звонка, пока сестра терпеливо ждала на другом конце линии, Рене взвешивала вопрос о яйцеклетках Мелани. Когда Карл тогда приходил к ней, идея возможного материнства глубоко потрясла ее. Даже напугала. Сердце, гуляющее вне тела, само по себе. Тогда, так скоро после смерти Джо, Рене не могла вынести подобную уязвимость. Это ее прикончило бы.

Но теперь Рене могла рассматривать эту идею на расстоянии, с определенной отрешенностью и осознанием собственной силы. Проблема ограничения больше не стояла – она достигла всех возможных целей, которые ставила для себя. Это заняло десятилетия, но больше Рене не ощущала в себе воздействия Паузы. Она больше не тосковала каждый день по Джо. И сейчас, стоя в собственной кухне, прижимая к уху телефон, она вспомнила Мелани Джейкобс, причем в определенной ситуации. Это был разговор, который произошел между ними вскоре после того, как Мелани окончательно положили в больницу: Рене стояла над ней, выслушивая стетоскопом ее сердце, и их лица почти соприкасались. Ее взгляд упирался в подъем бровей Мелани, где короткие коричневые волосики торчали из своих луковиц, и там же, прямо под аркой левой брови белел небольшой шрам. «Это я в детстве упала, – объяснила Мелани, проведя по нему указательным пальцем с ярко-красным ногтем. – Рассекла почти до кости. Родители ужасно переживали, но посмотрите, это же просто ерунда».