Владислав Баяц - Хамам «Балкания»

Увидев мое нескрываемое удивление, вызванное его гневом, он дал мне разумное объяснение:

– У меня есть право больше ненавидеть их, потому что мы с турками – одной веры. Ужасно, когда зло тебе причиняет человек одной с тобой веры. Разве только христиане могут привести подобного рода примеры из прошлого?

Я согласился с его риторическим вопросом.

В Софию они вернулись вместе. Синан и здесь сделал наброски и определил места, на которых следовало построить две мечети. Потом вернулся в Истанбул, где ему следовало продолжить наблюдение за строительством султановой мечети, точнее за тем, что предшествовало ей. В то же время под его присмотром в Текирдаге создавался подобный комплекс для великого визиря Рустем-паши (мечеть, караван-сарай, медресе и прочее).

К Мехмед-паше прибыл гонец с приказом от султана немедленно явиться в Топкапи-сарай, а все дела надолго передать подчиненным. Баица понял: готовился новый военный поход.

При дворе все детали он узнал от великого визиря Рустем-паши, которого султан Сулейман назначил верховным главнокомандующим в этом походе. Пока османское войско занималось Румелией и приближалось к Вене, персидский шах Тахмасп отбирал в Малой Азии у османов потерянные им ранее города. Делал он это жестоко, уничтожая не только целые гарнизоны, но и все население. Кроме того, сын шаха Исмаил Мурза, используя хитрость, сумел победить эрзерумского пашу Скендера и уничтожил больше тысячи его воинов. Султан, рассердившись и решив раз и навсегда покончить с этими гяурами, приказал второму визирю Ахмед-паше оберегать границы с Австрией, а Мехмед-паше оказал честь, повелев ему немедленно отправиться в Токат и зазимовать там, чтобы весной, как следует подготовившись, немедленно начать военные действия против персов.

Между тем в османском дворе происходили перемены, вызванные застоем в государственных планах из-за плохих отношений между некогда страстно влюбленными султаном и султаншей. А именно – начали происходить ужасные вещи. Султан Сулейман все чаще впадал в старческое слабоумие, хотя еще и не был настолько стар, а его супруга Роксолана, хворавшая все чаще, принялась с материнским эгоизмом, перешедшим все границы разумного, заботиться о наследниках престола. Поскольку у Роксоланы с султаном было два сына, ей серьезно мешал третий, любимец армии Мустафа, родившийся от связи султана с другой женщиной. Ее планам мешало то, что он был старше всех, что обеспечивало ему в будущем престол Османской империи. Но султанша не сдавалась: она и без того все чаще вмешивалась в государственные дела, а тут организовала слух о том, что Мустафа настраивает армию против самого султана, и сумела с помощью посредников, никак не подставляя себя под подозрение, убедить мужа в правдивости слуха. Для империи бунт в армии означал попытку свержения действующего монарха и, как следствие, самую непосредственную угрозу стране. По этой причине султан отложил все прочие планы и стал раздумывать над тем, что предпринять. И принял самое ужасное из возможных решений. Неожиданно он изменил предыдущий приказ о своем неучастии в военных действиях и появился на персидском театре, чтобы лично возглавить армию. После этого велел Мустафе со всеми визирями прибыть в военный лагерь. Сын, ничего не подозревая, был готов прийти на помощь, но вместо отца застал в султанском шатре семерых немых, назначенных его палачами. Несправедливо осужденный принц был удавлен, в то время как отец слушал его призывы о помощи, стоя во время совершения казни за пологом шатра. Сразу после этого казнили несколько самых преданных Мустафе полководцев, и в то же самое время евнух в Бурсе задушил малолетнего сына Мустафы, чтобы с его смертью эта ветвь в будущем не угрожала трону султана.

Вскоре, охваченный печалью из-за смерти любимого брата, умер еще один почти неизвестный сын султана, принц Джихангир, который в связи с постоянными болезнями с момента рождения никогда не появлялся на людях. После убийства брата он впал в меланхолию и депрессию и отказался принимать лекарства, которые поддерживали его жизнь.

Хотя Баица и эту трагедию наблюдал со стороны, она не давала ему покоя. Вместе с тем, находясь в стороне, ему было легче и лучше оценивать роль, влияние и способности людей в сарае. Он понял, что это еще не конец безумиям в семье властелина. А могло ли быть иначе, если султан оказался способен уничтожить своего сына и внука? Чтобы отвлечь внимание от собственного преступления и предотвратить бунт янычар, которые исключительно хорошо относились к принцу как к беззаветно храброму воину, Сулейман неожиданно отнял государственную печать у своего зятя, великого визиря Рустем-паши. Тот ничего не понял, кроме того, что в чем-то виновен. Печать султан передал второму визирю Ахмед-паше, которого срочно вернули из Румелии.