Владислав Баяц - Хамам «Балкания»

Сказать так жестко молодому человеку двадцати с небольшим лет, который все надежды возлагал на собственные стихи, равно как – если не еще больше – на своего идола, было просто безумием. Или гениальностью? Похоже, и тем и другим. Потому что, когда такая оценка вызвала у юного студента настоящий шок, Паунд после короткой паузы продолжил: «Но ты можешь сделать кое-что полезное для литературы». У потрясенного Лафлина нашлись силы задать вопрос: «Что именно – полезное?» Паунд ответил: «Ты мог бы попробовать стать издателем».

Наверное, величие Паунда в том и состояло, что он новым и неожиданным предложением заставил воспрянуть духом своего ученика, у которого в мгновение ока разрушил все мечты, и подал ему надежду на выход из лабиринта, не позволяя окончательно пропасть.

Тут и начинается истинное величие Джеймса Лафлина. Прислушавшись к учителю, он стал основателем, пожалуй, самого важного, если не самого лучшего издательства в Соединенных Штатах! Эта работа стала для него своей , но укутанной плащом Эзры Паунда. Он и тридцать лет спустя откровенно признавался, что пользовался советами Эзры Паунда! И он не стыдился этого, напротив, гордился!

Паунд выполнил данное ученику обещание: первым передал для издания свои рукописи, после чего попросил поступить так же своих друзей. Так Лафлин стал издателем Уильяма Карлоса Уильямса, Лоуренса Ферлингетти, Гэри Снайдера, Генри Миллера, Теннеси Уильямса, Кеннета Рексрота, Майкла Макклура, Денизы Левертов, Джерома Ротенберга и сотен других писателей. Заслуга его, кстати, двойная: кроме того что Лафлин представил миру целые поколения авангардистских и современных американских авторов, он перенес в США лучшие перья Европы, Латинской Америки, Азии: Дилана Томаса, Джойса, Лорку, Гете, Сартра, Камю, Кено, Кокто, Борхеса, Паса, Набокова, Пастернака, Кафку, Монтале, Мисиму…

После того как он стал признанным мерилом ценности во всемирном издательском деле, он решил открыто признаться в том, что опять пишет стихи. А потом начал издавать их. И тогда стало видно, что Паунд оказал на него огромное влияние. Впрочем, Лафлин и не скрывал этого: часто его стихи походили на строки учителя, темы их взаимно переплетались, из-за угла у него торчали уши кантоси, китайской каллиграфии, то и дело появлялись эпиграммы – столь любимые Паундом. За такую преданность судьба вознаградила его еще одним признанием: поэзия Лафлина была признана.

Итак, этот храбрый человек стал хорошим поэтом, после того как исполнил совет Паунда. После того как без малейшего следа тщеславия и ревности десятилетиями издавал книги других . Паунд оказался неправ в том, что касалось таланта его ученика.

Или он все время был прав, только в ином смысле? Убедившись в том, что Джеймс Лафлин с самого начала был хорошим поэтом, он солгал ему, поскольку был убежден в его таланте издателя. Обманывая ученика, он рисковал, но все получилось: Лафлин остался и прекрасным поэтом, и великолепным издателем. Невероятное сочетание? Да, но возможное. А результат прекрасный и справедливый. И очень полезный для нашего мира.

Хотя Синан и смягчил его чувство вины за смерть брата, Мехмед принужден был найти еще какой-нибудь способ как-то залечить потерю, а может, и восполнить ее.

Возвратившись после сбора податей, Ахмед-бег, к счастью, прислушался к нему и составил детальный список всех Соколовичей, которые еще оставались в родных краях. Так что Баица смог организовать их переезд в Царьград. Кроме Мустафы, в новую жизнь быстро влились Ферхад, Алия, Дервиш и еще один Мехмед, его тезка. В столицу прибыла и его двоюродная сестра. Не только братья быстро продвигались в учебе и на службе, «продвинулась» и сестра, выйдя замуж за Джефер-бега, сына боснийского алай-бега [46]. Вместе с мужем она переехала на жительство в Печуй, где у нее родился сын Ибрагим [47].

Это все, что он мог сделать поначалу . Но что надо было сделать по существу , чтобы смягчить боль и забыть о смерти? Смерть брата внесла смятение в его понимание последовательности . Разве не должны сначала умереть старые и только потом молодые, которые успели состариться, а потом уже и самые младшие, которым должно хватить времени, чтобы постареть? Баица не хотел, чтобы очередность смертей в мирное время смешивалась с той, что случается на войне. Там смерть – погибель. Она неестественна. Дома умирают «как положено», когда приходит время. Дети не должны умирать! Не должно быть смерти для детей.