Владислав Баяц - Хамам «Балкания»

Не тут ли родилась идея о храбрости, чести, коварном убийстве? Не это ли определило будущую судьбу XX или любого другого века?

Может ли поражение иметь диапазон от самоубийства до порабощения? Если ты не смог убить врага, то всегда мог убить себя. Если ты не смог одолеть его, то всегда мог победить себя.

Не из такого ли восприятия вещей рождается отчаяние? И рождаются ли крайности именно из отчаяния?

Битва стала мифом. Поражение стало победой.

С другой стороны, Памук, желая показать, как это выглядит, когда победитель ведет себя чересчур гордо, привел примеры из османских источников времен Мохачской битвы (тогда сербы, кстати, окончательно потеряли всякую надежду, что после Косовской битвы забрезжит или, по крайней мере, появится шанс или признак лучшего будущего ).

Что касается неверных, непосредственно на поле боя, судя по личному военному дневнику Сулеймана, было насчитано двадцать тысяч погибших пеших и четыре тысячи убитых всадников. О своих потерях победитель не сообщает. Известно, что победители убили несколько тысяч пленников. Источники утверждают, что во всех боях, считая Мохачский, с венгерской стороны погибло более двухсот тысяч человек, а османское войско потеряло где-то от двадцати пяти до пятидесяти тысяч! Это была настоящая резня, свидетельствующая о том, насколько стратегическим и символически-важным было желание османов дойти до Вены! Собственно, каждая новая кампания была направлена на утоление этого желания.

Видимо, чтобы оправдать жестокость борьбы, количество мертвых, возможные угрызения совести самого султана, который некоторыми приказами позволил ничем не обоснованное убийство пленных, в том числе и гражданского населения, хронисты завоевателя, сообщая о Мохачской битве, утверждают, что с «вражеской стороны» погибли – и следует невероятный ряд эпитетов (словно не хватало просто победы) – «сыны ада, демоны, блудливые бродяги, свиньи, твердолобые упрямцы, пройдохи, собаки, неверные, извращенцы, преступники, лицемеры, уроды, нечистые силы, принявшие лик дьявола-мучителя».

Наверное, эти ругательные имена были призваны прославить (или, может быть, оправдать) важную победу. Но убийство после победы военнопленных и крестьян, захваченных на нивах (их, говорят, было четыре тысячи, не считая женщин), невозможно оправдать никакой стратегией. Да и ненавистью. А тем более – эпитетами.

Может, кое-кому покажется, что бесцельное убийство нескольких тысяч людей не стоит такого внимания, даже если то были жертвы обычной ошибки или необъяснимой похоти. Потому что эти цифры весьма комфортно теряются в сотнях тысяч других жертв. Если цифры в свидетельствах точны, а многие источники их подтверждают, то тогда действительно следует иметь в виду, что для того времени это в самом деле было огромным количеством!

Как бы то ни было, султан Сулейман и таким способом успешно подтвердил перепуганным европейцам свое прозвище – Великолепный. Кстати, а что, если именно с этого эпитета все и началось?

На третий год после первого военного опыта Баица весной 1529 года вновь оказался в свите великого визиря Ибрагим-паши, который теперь уже был беглербегом [21]всей Румелии и, кроме того, получил звание сераскера [22]. Проходя через Эдирне, великий визирь вновь собрал лучших воспитанников и подбодрил их заверениями в том, что их деяния послужат вящей славе великого султана.

Они прошли тем же путем, что и несколькими годами ранее. Баица уже мог кое-что предугадать и предвидеть, а что-то он уже знал. Но среди офицеров не было Синана. Баицу удивило, что его не было и среди всадников, прибывших из Истанбула.

Синан присоединился к ним после Эдирне, в восточной Румелии, точнее, во Фракии. Но Баица даже не мог этого предположить. Еще до желанной встречи, когда они приближались к реке Мерич [23], Ибрагим-паша все чаще загадочно поглядывал на него, словно желая намекнуть на что-то; все это выглядело более чем загадочно. Вскоре стало ясно, на что именно он намекал. В городе Узункопру [24]их ожидала большая, хорошо организованная группа празднично одетых дружинников, вассалов, музыкантов и простонародья из окрестностей. А перед ними стоял – Синан Юсуф! После того как он поклонился султану и приказал толпе разомкнуться, Баица понял причину предыдущей таинственности и нынешнего празднества: над рекой возвышался мост, которого три года тому назад здесь не было; выстроенный из светлого камня, он выглядел чрезвычайно элегантно. Мост был длинным и широким, стоял на двенадцати мощных быках. Опоры были сводчатыми, что придавало мосту прочность и красоту. А ширина свидетельствовала о его крепости и долговечности. Быки позволяли воде свободно струиться, но их устойчивость держала быстрый поток под контролем. Словно они уважительно признавали силу воды, но одновременно гордились собою.