Наталья просто держала отца за руку, уставившись невидящим взором в пространство и кусая губы. Дыхание у отца становилось все медленнее и незаметнее. Медсестры то и дело заглядывали к нам в палату, спрашивали, не нужно ли нам чего-нибудь, а потом одна из них что-то тихо сказала Наталье. Наталья пробормотала что-то в ответ, и медсестра молча кивнула.
Наталья подняла взгляд на нас.
– Эллен, Джессика. Оставите меня на пару минут с ним? Пожалуйста?
Джессика открыла было рот, но я ее опередила.
– Пошли, – резко сказала я, пытаясь подавить внезапное удовлетворение от того, что можно встать и размять ноги, и даже воспользоваться этим моментом, чтобы наконец сходить в туалет.
– Две минуты, – не удержалась Джессика. – Не больше.
– Мне больше и не надо, – спокойно ответила Наталья.
К счастью, в коридоре сидел Нил, и я толкнула Джессику ему в руки.
– Придержи ее пару минут, – приказала я ему, а сама ринулась в ближайший туалет.
Когда я вернулась, Джессика уже совершенно оправилась и пререкалась с Нилом, все хотела зайти назад в палату, говоря, что она здесь самая старшая, и потому именно она должна принимать решения, на что Нил пытался ее вразумить, что вообще-то Наталья юридически является ближайшим родственником. При виде меня он даже несколько воспрял духом.
Мы все зашли в палату, Наталья в этот момент нежно поцеловала отца.
– Прощай, старый развратник, – сказала она надтреснутым голосом.
Джессика завыла.
– Он умер! Сама нас отправила прочь, а он в это время умер!
– Нет, не умер. Пока еще нет, – ответила Наталья. – Но скоро это произойдет, мне нужно было побыть наедине с моим мужем . Разве я многого прошу?
– Конечно, нет, – сказала я.
– Тебе тоже надо побыть с ним одной? – спросила меня Наталья. Я не знала, что сказать.
– Нет! – разъяренно вскрикнула Джессика. – Нет, я не хочу оставаться здесь одна.
– Вообще-то да, – ответила я. – Можно оставить меня с ним на минуточку?
Наталья, не церемонясь, пихнула Джессику в сторону двери, и вот я одна в палате с отцом. Что говорить? Вся жизнь из невысказанных чувств и эмоций осталась позади, ты-то полагал, что будет время сказать родителям все, что думаешь, чувствуешь, переживаешь, и вот совсем не остается времени, чтобы сказать еще хоть что-нибудь.
Я села на постель, сжала его руку в ладонях. В конце концов все сводится к одному.
– Я люблю тебя, папа, – шепотом сказала я ему. – Давай, пока.
«Давай, пока» было его фирменной фразой на все случаи жизни. Когда мать вышвырнула его из дома, когда я поступила в университет в Эдинбурге, когда я выходила замуж за Саймона, когда отец решил переехать в Португалию – он всегда запрыгивал в свою машину, бросал «Давай, пока» и отчаливал. «Долгие проводы – лишние слезы», так он это объяснял. «Никогда не оглядывайся, это всегда грустно». Конечно, он был прав, как всегда. Прошлое не вернешь, сколько не оглядывайся назад, и теперешняя ситуация с Саймоном – прекрасное тому подтверждение.
Я открыла дверь палаты и кивком поманила Джессику.
– Тебе надо с ним побыть, Джесс, – мягко сказала я.
– Нет! – воскликнула Джессика. – Нет, я не могу, и вообще мне не пришлось бы с ним прощаться, если бы хоть кто-то побеспокоился о нем и обеспечил нормальное лечение!
Рука Натальи подозрительно дернулась. У меня у самой руки чесались дать затрещину Джессике, чтобы она прекратила устраивать сцены у постели умирающего отца, но тут нас всех опередил Нил. До этого наш зять воспротивился капризам Джессики лишь однажды, когда она хотела отправить Персефону в школу-интернат для одаренных детей в Швейцарии. Ребенку тогда было пять лет.
– Джессика! – взорвался Нил. – ПЕРЕСТАНЬ СЕЙЧАС ЖЕ! Не хочешь оставаться наедине с отцом – никто тебя не заставляет, только перестань устраивать сцены, сейчас не время и не место для этого.
Джессика притихла, и мы втроем опять зашли в палату.
Дыхание отца было таким медленным, и между выдохами были такие длинные паузы, что казалось, следующего вдоха больше не будет. Я тоже как будто перестала дышать. Не знаю почему, вдруг стала задерживать дыхание. И вот последний вздох. Зашла врач, положила руку на плечо Наталье. Папа ушел.
Было уже утро, когда мы ехали домой, молча, всю дорогу никто не проронил ни слова.
Вернувшись домой, я рухнула на диван, не было сил ни разговаривать с детьми, ни утешать их, ни помогать им справляться со свалившимся горем. Саймон сделал мне чай. Наталья была права. Как же достал этот чертов чай! Зашел Питер и сел рядом со мной.
Читать дальше