Денис Гоголев - Два года ада, или Как выжить в армии

Мой земляк Гарик отпросился в туалет по-большому, который находился на улице. Когда он пришел, то нас он хорошо рассмешил. «Я, — говорит, — снимаю портки и сажусь на очко. Сижу, пыжусь, и заходит какой-то старослужащий. Увидев мои шерстяные носки, надетые на мне, сказал снимать». Гарик говорит: «Сейчас я отосрусь и сниму». Но он не захотел ждать, видимо, боялся, что кто-нибудь зайдет, и носки уйдут. Гарику пришлось, не закончив свой стул, снять ему шерстяные носки. Гарик нам рассказал в казарме свою историю, и мы катались со смеху. Вот так вот в туалеты ходить одному, и останешься без шерстяных носок.

Многих пучило от такой еды, и постоянно кто-нибудь отпрашивался облегчиться. Сержантам надоел проходной двор, и они нас перестали отпускать. Прошел где-то час, и запахло говном. Все начали друг на друга смотреть. Сержант крикнул: «Кто обосрался?» А в ответ тиши на. Сержант пригрозил, что всех сейчас заставит снять штаны. Вышел Витек, тоже мой земляк, и признался. Посмеявшись над ним, Витька отправили в туалет. Витя был спокойный парень, и мы с ним даже не разговаривали за все это время, хотя знал я его по школе. Он как-то был сам по себе тихоней, и также по-тихому обделался. Я естественно съерничал и прикололся, что он осрамил наш Егорьевск вместе со своими земляками… Но, конечно, в его шкуре мог оказаться каждый, в том числе и я. Мне тогда это не грозило, так как я ничего не ел, и за неделю в туалет по-большому сходил всего один раз.

Наступал ужин и ожидание ночи. Уже стемнело, и веселья опять поубавилось. Мы размышляли о предстоящей ночи. Нас старослужащие озадачили на деньги. Пригрозили, что если не найдем, то будем вешаться всю ночь. Я у всех переспросил по поводу денег, ни у кого ли не осталось в закромах. Никто не дал, ссылаясь на то, что отдали в первый день последние. Я шуткой сказал, что надо прятаться под кровать и спать там. Мне, конечно, прятаться было некуда, так как я спал на верхнем ярусе и с краю. Наступил отбой. Так как денег мы не достали, начали старослужащие поднимать, но уже выборочно. Избивали не так уже жестоко, как в первую ночь, видимо, были не настолько пьяные, но заставили сушить крокодила — это руками опираешься на одну дужку кровати, а ногами за другую и висишь. Не могу вспомнить, сколько мы висели, но первая ночь была более незабываемой и беспредельной. Деньги в конечном итоге нашлись, кто-то не выдержал и отдал, получив за это несколько ударов по телу. Эта ночь оказалась более спокойной по сравнению с первой, и даже мне удалось немного поспать. Многих пробирал сильный кашель, в том числе и меня, который сдерживать было невыносимо трудно. Пригрозили нам, что кто кашлянет, тот получит по морде. Я уткнулся в пуховик и как мог сдерживал себя. Тех, кто не мог сдержаться, поднимали и били. Так прошла вторая ночь моей службы. Несколько солдат залезли под кровать, испугавшись после первой ночи.

На следующий день нас заставили убирать снег на плацу. На некоторых было жалко смотреть, зимой в одной рубашке они таскали глыбы снега. Одному из сослуживцев я отдал свой драный свитер, так как у меня оставался еще пуховик с рубашкой. Кто-то колол дрова, не помню зачем. Один из наших призывников захотел отрубить себе палец, якобы случайно, чтобы комиссовали, и не служить дальше. Видимо, от большого испуга он не смог ударить топором и перерубить его полностью. Получилось, что он отрубил себе самый кончик пальца на половину ногтя. Сразу начался переполох, все забегали и засуетились. Парня отправили в санчасть, а нас через несколько минут построили. Ответственный офицер нас жестко начал критиковать, что этот призывник, который рубанул палец, не домой поедет комиссованный, а грозит ему статья за членовредительство. Кто захочет попробовать этот эксперимент, то сразу поедет на нары, предупредил командир.

Начали мы дальше убирать плац от снега. Я немного сачковал и глыбы таскал через раз. Ответственный офицер меня сразу приметил и сказал: «Да ты, я смотрю, работать не любишь. Когда приедешь из учебки, получишь сержанта, тогда и будешь командовать, а сейчас работай». Его слова до меня опять не дошли, и пришлось делать вид, что работаю. Если делаешь вид, что работаешь, не забывай потеть — это армейская пословица.

После обеда и мытья котелков, мы какое-то время сидели в казарме до распоряжений командиров. Я подошел к сержанту, руки у меня были в карманах, и спросил: «Слушай, а можно письмо домой сейчас написать?» Сказано это было на гражданском языке. Рыжий сержант, ударив меня ногой поруке, которая была в кармане, прокричал: «Можно Машку за ляжку!» — и ударил еще ногой по шее. Немного отойдя от ударов, я про себя подумал, что лучше ничего не спрашивать, пока не научусь по уставу подходить с вопросами. Я сел на кровать и переваривал случившееся, когда увидел в нескольких пролетах, что старослужащий бьет моего земляка Петруху. Я сразу вспомнил о нашем уговоре «один за всех и все за одного» среди своих земляков, когда мы были героями, выпивая водку в поезде. Все смотрели это зрелище и молчали. Пересилив страх, я подошел и сказал, чтобы не трогали моего земляка. После чего Петруху оставили в покое и переключились на меня. Несколько старослужащих начали меня бить. «Ты душара поганая, ты чего о себе возомнил?» — кричал один, нанося мне удар в грудь. Как мне было обидно, что земляки это видели, и никто слова не сказал в мою защиту. Присев на кровать, у меня потекли слезы, что никаких друзей здесь и быть не может и каждый сам за себя. Кто никуда не лезет, меньше наживает себе проблем. Я сдержал свое слово, которое сказал в поезде, другие не сдержали.