На улице Бьенфезанс с того самого дня, когда я упала на лестнице в обморок, я каждую ночь замуровывала свои уши, защищая их от внезапных рейдов истребителя. Ну а днем, само собой, я была вынуждена сдаваться и вслушиваться в звуки жизни. С тех пор раз пять или шесть охотник вновь меня атаковал, с ревом тараня мой разум. Но больше я не падала в обморок. Я лишь лежала, парализованная от страха, в ожидании смерти, которая так до меня и не долетала. И неизвестно, что меня пугало больше — его внезапные налеты или боязнь показать окружающим, особенно отчиму, следы его ночных бомбардировок, я не могла скрывать нахлынувшие на лицо чувства и не хотела, чтобы кто-нибудь это замечал. Здесь, в новой квартире, лишенной зрителей и слушателей, я, по крайней мере, могла вздохнуть спокойно. Когда я получила подтверждение о зачислении в университет, где красовался мой регистрационный номер студентки, я вздрогнула, словно очнувшись от долгой спячки. Я со всей ясностью осознала, что, если я не возьму немедленно себя в руки, у меня не будет другого шанса изменить свою жизнь и я так и подохну глухой в своей чистенькой белоснежной квартирке. Очень скоро я столкнусь с тысячью лиц, которые ничего не знают о моей прошлой жизни. Разве это не прекрасный случай начать жизнь с чистого листа? Студентка, это слово, бодро чеканя шаг, по слогам засверкало в моей растерянной душе спасительным горизонтом. Да, я стану обычной студенткой, каких тысячи, я затеряюсь в толпе юношей и девушек, нагруженных своими тетрадями и книгами, весело болтающих в кафешках среди клубов табачного дыма. Заполняя последние бумаги для поступления на факультет, я собрала в кулак все свои силы, да, я была готова дать бой. Я вытащила из ушей затычки и выбросила их в мусорное ведро. Дальше — окна нараспашку. Августовский вечерний Париж тихо вошел в мой дом. И я сама, без понуканий бабули, обратилась к Нему, принявшись бормотать полузабытую молитву.
Сначала я попыталась схитрить. Я написала отчиму, что в квартире не очень хорошая звукоизоляция и что шум, который доносится от соседей, мешает мне спать. Он позвонил в одну фирму, чтобы мне установили подвесной потолок. Это занятие заняло меня на несколько дней, тем более что рабочие этой фирмы оказались очень приятными ребятами. Они работали с огоньком и без устали перебрасывались шутками-прибаутками. Шуточки их, конечно, были плоские и идиотские, но мне все равно было весело с ними. Я покупала им пиво, и, открыв бутылки, мы звонко чокались ими. «Ну, теперь наша студенточка сможет спокойно заниматься своей математикой, — подмигивали они мне. — Пусть там они наверху хоть вечеринки устраивают, она не услышит ни звука». Боже мой, неужели и я когда-нибудь смогу устроить у себя вечеринку? Они пробыли у меня лишь три дня, но заряд их веселья еще долго поддерживал мне настроение. До той минуты я не могла припомнить, чтобы какой-нибудь взрослый посмеялся бы со мной или просто поболтал бы со мной без всяких нравоучений.
Будь что будет, надо кончать с этим: я решила вызвать огонь на себя, пусть летит охотник, я жду его. Я бесстрашно посмотрю ему прямо в глаза, когда он откроет огонь, входя в пике. Мне нужно выиграть этот бой, моя тайна должна остаться на запасном аэродроме, мои однокурсники не должны ни о чем догадаться. Вокруг меня кружилась карусель из ослепительных солнечных зайчиков, я присела за стол и замерла в ожидании атаки истребителя. Сидеть тихо, затаить дыхание. Я знала, что он здесь, рядом. Терпение. Я твердила про себя как заводная: когда он обрушится на меня всей своей невидимой мощью, я расхохочусь ему прямо в лицо, я не отвернусь от его истребительного носа, я крикну ему, я закричу что есть сил: нет ничего, не бойся, малышка, это всего лишь вой заводской сирены. Но то ли он не мог проникнуть через недавно сооруженный подвесной потолок, то ли он желал появляться не вот так, по приказу, а лишь тогда, когда ему вздумается, короче, как я ни напрягала ухо, я ничего не услышала, кроме обычного отдаленного гула, знак, что он кружит где-то далеко-далеко от меня. Затем мне вдруг пришла в голову мысль, что, наверное, он не пошел на таран из-за того, что я сама бесстрашно бросилась в бой. Проявил уважение к сильному противнику. Это открытие придало мне мужества, чтобы спокойнее смотреть в будущее: когда я займу свое место на университетской скамье, я стану обычной, ничем не примечательной студенткой, растворюсь в массе учащейся братии.
Когда я впервые переступила порог аудитории, я слегка опешила. Вокруг меня на лекции сидели в основном одни парни. Лишь там и сям торчали одинокие головы девушек, выделяясь малюсенькими островками на огромном мужском море. В то время в школах образование было еще большей частью раздельным. По крайней мере, в нашей школе учились только девочки. Из мужчин, с которыми мне приходилось сталкиваться в жизни, я могла назвать только дедушку, священников из нашего прихода и, наконец, отчима. Моя девственность была более чем абсолютной. Я жадно всматривалась в лица ребят. Они сразу мне понравились. Все. Мне понравился весь род мужской. Со своей нескладной походкой, не такой, как у девчонок, со своей грубой кожей, с запахом пота, обгрызенными ногтями они выглядели слегка отталкивающе, но их необычный вид так и притягивал к ним магнитом. И если другие девушки предпочитали кучковаться в своей компании, я скромно устроилась среди мужских представителей студенчества.
Читать дальше